– Да? – ехидно щурится король. – А если твоему Ожье есть до этого дело? Девочка, я пожил поболе твоего. И, что ты ни говори, а не верю я в бескорыстную любовь голоштанных младших сыновей к богатым невестам вроде тебя.
– Нет? Хорошо, если нет, а вдруг да? Вы с Марго стоите друг дружки, две романтические дурочки! И кто позаботится о вас, скажи? Кому по силам тот ветер, что выдувает из влюбленных головок последние остатки рассудка? – Король спохватывается, машет рукой. – Ладно, панночка моя. Ты ведь знаешь, где сейчас твой Ожье? Пусть он расскажет королю о любви к панночке Готвянской!
– Мой король… – Юлия смущена и растеряна. – Он в карауле эту ночь. Его пост у спальни принца Карела. Мой король, ответьте, молю вас, могу я хотя бы надеяться?
– Не знаю, Юлия. Сначала я поговорю с Ожье. Ступай к Марго и предоставь мне остальное.
– Мой король! Позвольте мне пойти с вами. Я не могу больше мучиться неведением! Я должна знать…
5. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Что-то отвлекает меня. Холод… чьи-то холодные ладони на моих висках. Голоса… голова кружится.
– Где же брат лекарь?
– Анже, очнись! Слышишь, Анже?
Слышу я, слышу…
– Хвала Господу, он очнулся!
Что значит «очнулся», силюсь я возразить, с чего весь этот шум, со мной же все в порядке! Однако мне и рта раскрыть не дают, усаживают, кутают в теплую накидку, суют сладкое подогретое вино…
– Отец Предстоятель, – шепчет кто-то рядом со мной.
– Что с ним?
– Я мимо шел и услышал шум. Вроде стон и стук какой-то. Когда я вошел, Анже лежал на полу. Без сознания. Белый весь и холодный.
Я вдруг понимаю, что и впрямь не в меру слаб. Но я ведь не был без сознания? У меня было видение. Я помню! Но, пожалуй, и столпившимся вокруг братьям не могло привидеться… Взгляд мой скользит по белым пятнам лиц и останавливается на парадной перевязи короля Анри. Она валяется на полу бесхозной тряпкой, и я тянусь подобрать. Но кто-то из братьев успевает раньше.
– Ты пропустил сегодня обед, Анже. Мне сказали, ты молился. Рвение заслуживает похвалы, однако вечерняя трапеза скудна, а твой дар требует сил.
Я склоняю голову. Конечно, Пресветлый прав. Никогда еще мои видения не оканчивались обмороками, но и столь длинных видений не было у меня никогда. Рваные, иногда почти бессмысленные обрывки… Воистину, порученное мне деяние угодно Господу! Это знак… знак, что я не должен больше бояться смотреть в прошлое.
– Нельзя пренебрегать заботой о себе, Анже.
– Простите мою беспечность, Пресветлый Отец, – бормочу я. – И вы простите, братья. Простите, что встревожил вас.
– Ты должен отдохнуть, – с мягкой укоризной велит Отец Предстоятель. – Мы не будем тебе мешать, но брат лекарь побудет с тобой до утрени. Ложись.
Отец Предстоятель выходит, следом тянутся братья. Надо же, сколько народу я всполошил…
– Согрелся? – спрашивает брат лекарь.
– Д-да. – Я смотрю на стол. Брошка панночки Юлии манит меня оттуда, я слышу словно воочию: «Не могу больше мучиться неведением»… Юлия, как я понимаю тебя! Видение еще не ушло окончательно, оставшись лишь новой памятью. Я знаю, нужный момент придет сам, и придет быстро. Это, правда, будет прямым ослушанием… но, видит Господь, я должен знать! Я решаюсь. – Брат, нельзя ли раздобыть мне чего-нибудь съестного? Я знаю, это против правил, но хоть пару сухарей?
– Конечно, – соглашается брат лекарь. – Не думай о правилах, сейчас они не ко времени. Я принесу чего-нибудь, а пока выпей вот это.
Брат лекарь капает в чашку с водой темную, остро пахнущую настойку. Я пью, и с каждым глотком в меня вливается странная усталая бодрость – словно пришел с долгой прогулки, утомительной и приятной. Брат лекарь выходит, я ставлю опустевшую чашку на стол и на ощупь прихватываю со стола брошку. Видение накрывает меня почти сразу.
6. Ожье, гвардеец короля
– Как это так, Ожье? Что ты за мужчина, если позволяешь девице ходатайствовать за тебя?
– Мой король, я… Юли?
– Ох, Ожье! Я не собиралась, я только рассказала Марготе! Так получилось, Ожье…
Юлия, позабыв приказ держаться позади, делает несколько быстрых шагов к Ожье, и король останавливает ее резким, почти грубым жестом:
– Гвардеец, с тобой говорю я!
– Мой король, – преклоняет колено гвардеец. – По праву вассалитета я умоляю своего сюзерена даровать мне руку панночки Юлии, что стоит сейчас рядом с вами, мой король, и готова подтвердить свою благосклонность к моей смиренной просьбе.
– Ты просишь о неравном союзе, Ожье. Достойно ли простого гвардейца искать руки дочери владетельного пана? Ее отец сочтет, что корыстный расчет движет тобою.
– Потому и не пытался я просить Юлию у пана Готвянского, потому и решился молить о королевской милости. – Ожье опускает голову и тихо, вразрез со строгой официальностью разговора, добавляет: – Люблю я ее, мой король.
– Любишь… – Кривая улыбка трогает губы короля. – Ты отцовское проклятие на нее навлекаешь. А как вы жить будете? На твое жалованье гвардейца?
– А разве не на него живу я вот уж седьмой год? Мой король, в столице достаточно олухов, оттачивающих шпагу на ваших гвардейцах, и еще больше – болванов, готовых заключать пари на исход схватки.
– Уж об этом-то я прекрасно знаю, – довольно ухмыляется король. И гнусавит, довольно похоже передразнивая беглого аббата Витаса: – Ибо безобразие сие творится с королевского попустительства.
– Тогда вы знаете и то, мой король, что ваши гвардейцы дорого берут за уроки. Пока я могу держать в руках шпагу, семья моя не будет нуждаться.
– И ты, Юлия, согласна на такую жизнь? – резко спрашивает король.
– С Ожье – да! – решительно отвечает панночка Готвянская. И опускает глаза, залившись жарким румянцем.
– Что ж… – Сочные губы короля Анри вновь кривит ухмылка. – В конце концов, все вассалы равны пред сюзереном. Благословляю вас, дети мои, жить в любви и согласии, да будете вы с этой минуты женихом и невестой, а о дне свадьбы спросим после утрени нашего аббата.
КОРОЛЕВСКИЕ ХРОНИКИ
1. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Я улыбаюсь. Меня кормят с ложечки и не разрешают надолго вставать, и брат лекарь ругает меня, а братья стражники ему вторят. Отец Предстоятель приставил ко мне четырех стражников – в очередь следить за мной, дабы не нарушал распорядка. А еще – велел убрать все с моего стола и пригрозил, как встану, наложить на меня епитимью. «Впарить хорошенько ради пущего смирения», – как сказал, улыбнувшись во весь щербатый рот, брат Серж, едва закрылась дверь за Пресветлым. Брат Серж, пожалуй, слишком ехиден для монастырского стражника, но ехидство его не злое, и он мне нравится. Я слышал, он попал в монастырь, спасаясь от королевской лесной стражи. Обязательно расспрошу о подробностях, когда сойдемся поближе: Серж, видно, родился в счастливый час, в королевских лесах не очень-то поохотишься, уж я-то знаю…
