Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
— Они у вас, верно, покладистые, — понимающе осклабилась Чуб.
— Покладистей не бывает, — проявила ответное понимание Роза. — А знаете, у меня в театре на стене висит ваш портрет. Если бы я не была большевчикой, я б сказала, что боготворю вас… Возьмите адрес, — женщина быстро написала на салфетке «Розы, 13». — Мне нужно идти. Я буду вас ждать. Вы поймете — мы с вами похожи…
Глава восемнадцатая,
в которой гремит гром
Проходя сквозь площадь Льва Толстого, Катя помянула горьким вздохом отменный жилой дом Городецкого, лишившийся за столетие декора. Теперь № 25 стоял полуголый — мало отличимый от большинства безликих киевских зданий.
Киев лишился лица.
Свернув на Большую Васильковскую, г-жа Дображанская сделала еще три десятка шагов и, скользнув в хорошо известный ей по ХХI веку антикварный салон «Модерн», оказалась прямо у цели — горделиво возвышавшегося у входа массивного символа сего заведения — дивана в стиле Модерн с высокой спинкой в виде каштановой короны.
— Екатерина Михайловна, — немедленно бросился к Кате директор салона Виктор Арнольдович, элегантно-седовласый, с холеным лицом, теплой улыбкой и прохладными глазами. — Как я рад вас видеть!..
На памяти Кати они расстались при весьма безрадостных обстоятельствах, но может ли она доверять своей памяти, Катерина больше не знала, потому предпочла не поднимать эту тему. Вдруг в числе иных изменений они видоизменили и это?
— Да-с, да-с, дорогая и драгоценнейшая наша покупательница, — усугубил антиквар свои заверения в совершеннейшем к Кате почтении.
Старорежимная речь его показалась Дображанской нелепо искусственной — как новые вещи, неумело подделывающиеся под старину.
— Есть несколько прелестных вещиц, как раз по вашему вкусу, — Виктор Арнольдович махнул рукой вправо.
Но Катя невольно взглянула налево, туда, где на полке шкафа-витрины возвышалась премилая лампа.
— О! Ар Нуво, — вкусно щелкнул языком директор, нимало не расстроенный левизной Катиный взглядов. — Или, как говорят в Австрии и на западной Украине, Сецессион. Он же Югендштиль, Тиффани, стиль Либерти, — иностранные словечки сыпались из его рта леденцами — одно слаще другого (каждое равнялось очередному нулю в ценнике!). — Или просто Модерн. Конечно же, вы с вашим отменным чутьем не могли не заметить эту редчайшую вещь… Это Иосиф Маршак. Наш киевский Фаберже.
— Знаю. Я недавно почти такую купила. Еле дождалась, пока их начали выпускать…
— Вы ошибаетесь, — мягко промурчал директор, — это 1913 год.
— Ну да, ну да… — не стала спорить с ним Катя. — Пожалуй, возьму, для пары, — решительно подсластила атмосферу она, равнодушно скользнув взором по ценнику.
— Если вас интересует Маршак, позвольте показать вам еще одну изящную штучку, — в руках директора словно по волшебству появилась атласная красная подушка, на коей возлежал серебряный кулон-модерн — сплетенный в символический узел серебряный чертополох, очень похожий на множество лепных завитков, виденных Катей сегодня.
— Беру, — Дображанская даже не стала спрашивать, сколько он стоит. Просто сгребла штучку с атласа, положила в нагрудный карман и перешла к делу. — Однако я пришла к вам не за этим. Меня интересует ваш диван.
— Но, драгоценнейшая Катерина Михайловна, — почти испуганно прожурчал директор, — ведь вам преотлично известно, что он не продается. Это, можно сказать, эмблема нашего заведения…
— Собственно, — успокоила его Катя, внимательно рассматривая изукрашенную каштанами спинку дивана, — меня интересует не приобретение. Скорее, его происхождение… Из того, как вы им дорожите, я позволила себе предположить, что он имеет для вас особую ценность.
— И вы не ошиблись! — возрадовался такому повороту директор. — Смею заверить, происхождение его прелюбопытное. Не далее чем вчера ко мне приезжали с телевидения, как раз по поводу этого предмета. В 1917 году диван этот изволил стоять в кабинете самого профессора Ивана Сикорского. Нашего киевского Фрейда…
— Фрейда? — не поняла параллели Катя.
— Ах да, у вас же нет детей, — сыскал ей оправданье Виктор Арнольдович. — Иначе, я не сомневаюсь, вы бы не только знали, но и использовали методику нашего всемирно известного Нобелевского лауреата.
«Всемирно известного?.. Нобелевского лауреата?» — вновь переспросила Катя уже про себя.
— Вы говорите об Иване Алексеевиче — отце авиаконструктора? — уточнила она на всякий случай.
— Как приятно общаться с образованной дамой! А еще говорят, нынешние богатые люди не имеют ни знаний, ни вкуса. Не далее чем вчера я заверил журналистов, что все мои клиенты…
Директор принялся расточать витиеватые комплименты в адрес своих постоянных покупателей — чем дороже были покупки, тем слаще отзывы. И Кате, в секунду приобретшей две вещи от Маршака с выводком надутых нулей, досталось сласти больше всего. Но Дображанская не слушала.
«Вот оно как, — думала она. — Не было дела Бейлиса, не было позора, не было болезни. И вместо того, чтоб хворать, профессор написал перед смертью нечто великое… и премиальное. Забавно устроена жизнь».
— Позвольте вам кое-что показать, — прервала директора Дображанская, доставая из сумки фотографический снимок Анны. — Взгляните на этот портрет? Узнаете?
— Бог мой, — всплеснул руками Арнольдович, — это же он, наш красавец!
— Или очень похож…
— Нет, нет! — в безмерном возбуждении вскрикнул директор. — Фото несомненно сделано в кабинете Сикорского. Минуточку, — привычным жестом он сорвал с полки дивана-эмблемы книгу, открыл в заложенном месте. — Вот фотография профессора на нашем диване. Видите! — видимо, демонстрировать близкое знакомство их символа с седалищем киевского Фрейда было ему не в первой. — Вы видите? Сверху та же картина! А на ней те же птицы…
— И верно, — Катерина положила на соседнюю страницу черно-белое фото Ахматовой, склонилась над снимками.
Сложив руки на груди, белобородый профессор восседал на том же самом предмете интерьера — разве что чуть левее, так, что каштановая корона была не над головою, а сбоку. Но самое главное — в верхней части снимков профессора и поэтессы и впрямь красовалось одно и то же невзрачное и весьма прозаичное полотно с летящими утками.
«Профессор И. А. Сикорский в своем кабинете», — прочла Катя надпись под фото.
Г-жа Дображанская подняла придирчивые глаза на местный диван и сдержала сатирическую улыбку. Не было никаких сомнений, эмблема салона зря записалась в друзья к Сикорскому-старшему. Похож, да не он, — копия, сделанная лет на десять позже, быть может, уже в период НЭПа — каштановая корона грубее и меньше, полки расположены чуть иначе.
Но Катерина Михайловна не намеревалась крушить чудесный и хлебный миф сего заведения, тем паче, что именно ложь помогла ей прознать правду, схватив ускользающий ахматовский хвост…
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
