— Хорошо, если я не смогу за него взяться, я обо всем забуду, — говорю я.
— Джо, — говорит она.
— Ну рассказывай, — раздраженно перебиваю я.
— Год назад я подписала договор на картину. С режиссером Джоном Линкольном Биглом. Ты видел его фильмы?
Я киваю. Кто же их не видел? Их видели даже те, кто не ходит в кино. Это все равно что Спилберг, Лукас, Линч или Стоун.
— Мы оба являемся членами «Репризентейшн компани», которая берет на себя все расходы: режиссера, звезду, сценариста. Я читала сценарий, и мне он понравился. Не какое-нибудь там фуфло, никакой легковесности. Он дал бы мне возможность проявиться как серьезной актрисе. Там не надо трясти сиськами и вертеть задницей. Вот в такой картине я должна была начать сниматься. И вдруг проект замораживается.
— Такое случается сплошь да рядом, — говорю я.
— Случается. Но на этот раз это не должно было случиться. Все уже было улажено. Соглашений никто не нарушал, студия не прогорела, и уже был выбран продюсер. И вдруг все прикрывается. Официально распространяются слухи о том, что Вига заболел. Но я этому не верю. Более того, я несколько раз видела его в Напавэлли, где он живет, — у нас там виноградники. К тому же все то время, которое прошло между заключением договора и его расторжением, я чувствовала, как он внутренне отстраняется от проекта. А сначала он был полностью одержим идеей фильма и, по его словам, мечтал его снять. Уже не говоря о том, что он был очень заинтересован в моем участии.
— А как должен был называться фильм?
— «Пиранделло».
— Ага.
— Ты знаешь, кто это такой? Это итальянский драматург. Но сценарий не о нем, это было просто рабочее название. И тут Бигл исчезает, вероятно начиная испытывать к чему-то больший интерес. А режиссера в Голливуде может интересовать только следующая картина.
— Но ведь считается, что он болен, — замечаю я. — Речь, случаем, идет не о СПИДе? Если парень обречен на смерть, то его могут интересовать вещи поважнее следующей картины.
Когда молодые люди знают, что им суждено умереть, они думают только об одном — что это несправедливо. Или пытаются убедить себя в том, что это не произойдет. Может, и правильно — надеяться на лучшее. Не знаю, о чем думают старики, готовясь к смерти. Я мало видел умирающих стариков.
— Смертельно больные режиссеры думают о своих картинах еще больше, — отвечает она. — Потому что следующий фильм становится для них последним.
— И где он сейчас?
— Исчез.
— Я где-то читал, что он работает с японцами над камерами телевидения высокой четкости, — говорю я.
— Я тоже об этом слышала. Но тогда почему он не отвечает на мои звонки?
— Правда?
Она берет меня за руку. Мы делаем несколько шагов, и она добавляет:
— Всегда ведь знаешь, когда тебе врут.
— На меня это тоже распространяется?
— О, Джо, — вздыхает она и опирается на мою руку. Должен признаться, мне это нравится. — Я ведь женщина. И мужчины всегда лгут мне, считая, что мне должно это нравится, так как я красива. Я живу в Голливуде, где правда считается дефектом речи. Кое-кто может счесть, что я уже привыкла к этому. Но я действительно очень хотела сняться в этом фильме. И кто-то лишил меня этой возможности. А теперь мне все лгут. Я уже не говорю о деньгах. Если картина закрыта из-за болезни Бигла, то это форс-мажорные обстоятельства. Они предусматриваются не во всех контрактах, но в моем они учтены. Так что, если они закрыли картину из-за того, что Бигл передумал или решил снимать другую, они мне должны заплатить кругленькую компенсацию.
— Сколько? — спрашиваю я.
— Минимум семьсот пятьдесят тысяч долларов.
— Ну что ж, это приличная сумма, — замечаю я.
— Но это не все, Джо. Я хочу знать, что происходит. Какую они затеяли игру. Меня бросил мой агент Бенни Хоффрау, а это значит, что пора посмотреть реальности в лицо. Надо выяснить, что он предпочел мне. Я была у Хартмана…
— Кто такой Хартман?
— Дэвид Хартман — глава «Репризентейшн компани». Он входит в десятку, а то и в пятерку самых влиятельных людей в этом бизнесе. Мы пообедали и поговорили обо всем на свете кроме того, что меня действительно интересовало. Так происходит довольно часто. Но перед тем, как подали кофе» он сказал: «Бедный Линк…»
— Линк?
— Знакомые Бигла называют его Линком, так принято. И я уже собиралась спросить: «А правда, что с ним?» — или что-нибудь в этом роде, как сзади ко мне подошел Том Круз. И Дэвид снова начал переливать из пустого в порожнее. А мне не оставалось ничего другого, как ему подыгрывать в надежде услышать еще что-нибудь существенное. Говорить ни о чем — очень обременительное занятие. На следующий день после обеда с Хартманом мне позвонил Бенни и сказал, что у него есть для меня картина. История времен Второй мировой войны. Я, Джина Роулендс и Бет Мидлер. Не шутки. Помнишь фильм «Лучшие годы нашей жизни»?
— Да, — отвечаю я. Считалось, что в названии содержится ирония. Это история трех парней, которые вернулись домой с фронта и поняли, что лучшие годы своей жизни они провели на войне. О Вьетнаме таких фильмов никогда не снимали.
— Это римейк, сделанный с женской точки зрения. О том, как, несмотря на все страдания, расцвели эти женщины, пока мужчин не было рядом. Хорошая идея, приличный сценарий. Режиссер — женщина, Анита Эпштейн-Барр. Очень неплохой режиссер. Это, конечно, не Бигл, но картина явно первого класса. Достаточно притягательный куш, чтобы отвлечься от мыслей о том, чего я лишилась. Поэтому я отвечаю Бенни: «Спасибо большое. Я тебе очень благодарна и непременно буду участвовать, а кстати, что случилось в Джоном Линкольном Биглом и тем фильмом, который он собирался снимать?» А Бенни говорит: «Мэгги, будь хорошей девочкой. Пойди и снимись в этой картине с Мидлер и Роулендс, и тогда там будет самый звездный женский состав со времен „Иствикских ведьм". И не лезь не в свои дела. О тебе позаботятся».
— И о тебе действительно заботятся, — замечаю я.
— Да, — соглашается она. — Очень хорошо заботятся. Я бы сказала, даже слишком хорошо. Надо знать Бенни: если бы все было так просто, он бы сказал совсем другое… — Она изображает Бенни Хоффрау. И хотя я никогда не видел этого человека, я понимаю, что это абсолютно точная имитация: — «Крошка, какого черта ты выпендриваешься? Одна картина закрылась, другая появилась. У тебя есть работа. Иди и работай. Снимайся, получай деньги, щеголяй перед публикой. Какого черта?» Вот что он бы сказал. Я, конечно, немного преувеличиваю, но на самом деле он такой и есть. Бели бы это была обычная голливудская рутина и они просто не хотели платить мне компенсацию, он бы сказал именно это.
А через два дня я отправилась на вечеринку и немного надралась. Бенни тоже был там. Я подошла к Джанис Райли — она моя старая подруга — и говорю: «Вон видишь там моего агента? Он хорошо обо мне заботится, но врет мне. И это меня очень удручает. Как ты думаешь, может, не обращать на это внимание?» Джанис спрашивает, что я имею в виду, и я ей все рассказываю.
