критичным отношением к деяниям московских князей. И оттого более информативны. Так, в Симеоновской и Тверской летописях, а также в Рогожском летописце упоминаются огромные подношения, выплаченные Василием I ордынскому владыке за ярлык на Нижегородское княжение. Как было сказано выше, хан Тохтамыш готовился тогда к большой войне с Тимуром и, соответственно, нуждался в средствах для комплектования войска. Воспользовавшись его затруднительным финансовым положением, московский государь поспешил приобрести земли (возможно, впрочем, их ему навязали[59]), как следует опустошив свою казну. Стоит признать, сведения тверских летописей – уникальная и, по-видимому, точная информация. Если принимать ее как достоверную, становится понятным происходившее тогда взыскание «черного бора» (чрезвычайного налога) с Великого Новгорода и, очевидно, других городов. «Злато и серебро» за выгодное для московского князя решение вопроса об округлении его владений собирала вся Русь. В Твери, похоже, с опаской следили за случившимся в Нижнем Новгороде, оценивая как действия людей московского князя и прибывших с ними татар Тохтамыша, так и поведение местных бояр и горожан, видимо, примеряя эту ситуацию и к своему княжеству. Оптимизма она не внушала. В решительную минуту нижегородского князя Бориса Константиновича покинули все, даже самые доверенные советники во главе со старейшим нижегородским боярином Василием Румянцем. Именно на него обрушивают гневные обвинения тверские книжники, называя и «ненавистником Божиим» и другом дьявола, достойным многих казней, сравнивая боярина с легендарным воеводой Блудом, предавшим князя Ярополка Святославича (в 978 году). Между тем, все прегрешение Василия Румянца состояло лишь в прямом ответе князю Борису, потребовавшему защитить его от москвичей и татар: «Княже, не надеяся на нас. несть есмы с тобою, но на тя есмы»[60]. В. Н. Татищев, правда, пишет о коварных замыслах нижегородского боярина, который «льстя господина своего, и ссылашеся с великим князем Васильем, хотяще господина своего выдати ему»[61]. Но это сообщение Василия Никитича, в сочинении которого есть и очень точная информация (например, указано, что сам Василий I в Нижний Новгород не поехал, отправив туда ханского посла и своих бояр), все же сомнительно и излишне оценочно.
Впрочем, и в наше время некоторые историки разделяют эту точку зрения. Так, В. А. Кучкин высказал предположение о реальном существовании в Нижнем Новгороде промосковского заговора, возглавленного Василием Румянцем[62]. Но подобное утверждение все же сомнительно. Нижегородские бояре стали заложниками ситуации, так как присоединение к Москве оказалось не только санкционировано ханом, но и поддержано на вече. В этой ситуации признание решения Тохтамыша, пусть и оплаченного московским златом и серебром, стало единственным выходом для нижегородцев – хотя, конечно, и не совсем красивым из-за прежнего крестоцелования Борису Константиновичу. Но оснований утверждать о заговорщицкой деятельности Василия Румянца и других нижегородских бояр нет никаких.
Ошибочным следует признать и тезис Л. В. Черепнина, утверждавшего, что хотя присоединение «Нижнего Новгорода и других упомянутых выше русских городов было подготовлено дипломатически (во время визита в Орду, совершенного Василием I во второй половине 1392 г.)», в конце того же года состоялся поход московских войск во главе с великим князем и «старейшими боярами» на Нижний Новгород. Таким образом дипломатическая победа, по Черепнину, была подкреплена военным путем[63]. С вполне обоснованным возражением против такого утверждения выступил упомянутый выше В. А. Кучкин[64]. Большой поход великокняжеской рати на Нижний Новгород в тот год не зафиксирован ни в Московском летописном своде, ни в сочинениях очень внимательных к действиям московских князей тверских книжников. Более того, в то время, когда бояре, сопровождаемые татарским послом, брали власть в Нижнем Новгороде в свои руки, Василий I находился в Москве[65].
Однако с другим наблюдением Черепнина – что одной из причин выдачи ярлыка на Нижний Новгород, Городец, Мещеру и Тарусу (помимо намерений ордынского хана пополнить свою казну) стало желание Тохтамыша обезопасить свои владения от нападений новгородских и устюжских ушкуйников[66], пожалуй, следует согласиться. За год до произошедших событий эта удалая вольница «выидоша в насадех и ушкеех (ушкуях. – В. В.) рекою Вяткою на Низ и взяша Жукотин[67] и Казань и, вышедше на Волгу [и] пограбивше гостей, възвратишася»[68]. В результате не только в Москве, но и в Орде, и, вполне вероятно, в самом Нижнем Новгороде и других городах этого края торгово-посадское население было кровно заинтересовано в прекращении нападений ушкуйников и установлении твердого порядка в Среднем Поволжье. Что и произошло быстро и достаточно безболезненно осенью-зимой 1392 года. В дальнейшем, однако, на свой утраченный надел будут с переменным успехом нападать князья из старой суздальско-нижегородской династии. Как правило, с помощью татар, безжалостно разоряя и грабя и город, и округу. Первое нападение случилось в октябре 1394 года. Привел войско «царевича» Ентяка князь Семен Дмитриевич[69]. 25 октября татары захватили город (благодаря ложному обещанию пощадить жителей) и опустошили. Впрочем, Семен Дмитриевич смог продержаться в Нижнем Новгороде всего 2 недели и бежал оттуда вместе с татарами Ентяка, узнав о выступлении против него московской рати[70]. Ответом на этот набег и стал знаменитый поход Юрия Звенигородского, о котором рассказано выше. В 1401 году воеводам Василия I удалось захватить жену и детей Семена Дмитриевича. После чего тот покорился и был отправлен с семьей в Вятку, а по пути туда в том же году умер[71]. Но на Нижний Новгород еще долго претендовали другие его родичи.
Присоединение нижегородских, муромских и мещерских земель заметно усилило Московское княжество, но решиться на большее и вступить в открытое противоборство со старыми врагами (Ордой), подобно великому отцу, князь Василий не собирался. По этому поводу известен горький упрек в его адрес Н. М. Карамзина: «Дмитрий (Донской. – В. В.) оставил Россию готовую снова противоборствовать насилию ханов; юный сын его, Василий, отложил до времени мысль о независимости и был возведен на престол во Владимире послом царским Шахматном»[72]. Видимо, сказались не только старые страхи. Василий Дмитриевич хорошо помнил и о бегстве от татар Тохтамыша в 1382 году (в ту пору ему еще не исполнилось и 11 лет)[73] и о четырехлетием пребывании в заложниках в Орде у того же Тохтамыша. Но и понимал, что московские и в целом русские силы слишком слабы для противоборства с Востоком.
В 1408 году татарское войско «окаянного» эмира Едигея, фактически правившего тогда Ордой[74], совершило не набег, а настоящее вторжение в московскую землю. Утверждение об этом бесспорно, так как неприятель пришел тогда на Русь «в полной силе». С Едигеем под
