с которым ходил на работу, и закинул его за плечи. Он тянул время, чтобы найти нужные слова — те, что окончательно не напугают Лину и не заставят ее отвернуться от мужа. Валентин хотел, чтобы его любимая женщина была с ним заодно — только в таком случае то, что он задумал, имело смысл.
— Произошла небольшая заминка. — Он поймал встревоженный взгляд жены и поспешил добавить спокойным, уверенным тоном: — Но в конечном итоге у нас все должно получиться, ведь мы делаем это ради нашей общей цели.
— Я не уверена, что она общая. — Лина вздохнула и, скрестив руки на груди, опустила голову.
— Лина, не начинай. Ты ведь знаешь, что я прав, но просто боишься в этом признаться. Сегодня ночью я сделал первый шаг.
— И к чему он привел? — Вздернув голову, она обожгла Валентина взглядом.
— Я узнаю об этом сегодня и обязательно тебе сообщу, — медленно проговорил он, взглянув на наручные часы. — Я опаздываю на работу. Мне пора.
Валентин сжал кулаки, с удовлетворением отметив, как противная дрожь в ладонях наконец-то исчезла. Встревоженное поведение жены напомнило ему, что он должен контролировать ситуацию — в конце концов, он всегда принимал решения в этой семье и будет принимать их и дальше, какой бы высокой ни была их цена.
Он подошел к Лине, обнял ее и поцеловал. Она улыбнулась, и впервые за время разговора на ее лице промелькнуло некое подобие спокойствия.
— Все будет хорошо, — прошептал Валентин. — Я обещаю.
Он отстранился от жены и уже у самого порога вновь взглянул на нее. Лина явно хотела сказать что-то еще на прощание, но так и не решилась.
Валентин вздохнул и вышел из квартиры.
Через пару часов он узнает, к чему привели действия, которые он совершил ночью.
Глава 5
Парень в кроссовках «Адидас» — так агенты БЛОК называли бродягу из Старого порта, пока не выяснили его имя и фамилию — сидел в комнате для допросов, расположенной в отделе оперативных расследований. Он боязливо поглядывал на Киру Коваль и Марка Вереса, которые устроились напротив него за столом.
Кира не видела его рук (скованные наручниками, они лежали на коленях), но не сомневалась, что в этот момент они дрожат — настолько перепуганным казался чумазый, взъерошенный бродяга в грязных толстовке и джинсах. От него исходил стойкий запах пота и застарелой мочи (парень наверняка давно не мылся), и Кира едва сдерживалась, чтобы не отодвинуть свой стул подальше от стола.
Верес включил диктофон и раскрыл лежавшую перед ним тонкую папку.
— Нам не составило особого труда выяснить личность: твои «пальчики» оказались в базе данных отпечатков, — голос напарника звучал с напором и скрытой агрессией: он всегда разговаривал так с подозреваемыми. — Мирон Хирвин, двадцать один год. Бродяжничаешь с тринадцати лет — после того, как мать умерла в четвертую волну криптоимпульса, и тебе пришлось жить с отчимом-алкоголиком, — зачитал из папки Верес. — Все эти годы промышлял в основном мелкими кражами, из-за чего тебя неоднократно арестовывала полиция. Каждый раз ты отделывался символическими сроками, но теперь, Мирон, все обстоит куда более серьезно: речь идет об убийстве.
Верес наклонился ближе, припечатав взглядом бродягу. Мирон заерзал на стуле, нервно закусил губу. Кира заметила, как в ярком свете люминесцентной лампы на лбу парня заблестела испарина.
— Я никого не убивал, — наконец, выдавил Мирон.
— Серьезно? — Верес ухмыльнулся и откинулся на спинку стула, продолжая сверлить взглядом подозреваемого. — Как же ты объяснишь, что кровь на твоих кроссовках совпадает с кровью жертвы, которую мы обнаружили в Старом порту? Послушай, Мирон: чем быстрее ты сознаешься в убийстве девушки, тем быстрее все закончится — для тебя и для нас. — Верес демонстративно взглянул на наручные часы, а затем продолжил с такой ненавистью в голосе, что даже Кира содрогнулась, не говоря уже о Мироне, который становился все бледнее с каждым словом агента БЛОК: — Уже десятый час, а я до сих пор не пил кофе. Я не выспался, поэтому зол и едва себя сдерживаю, чтобы не разбить тебе морду в кровь. Мне пришлось встать ни свет ни заря, тащиться в гребаный бомжатник в Старом порту и бегать по обоссанным закоулкам за смердящим ублюдком — и если ты не понял, я говорю о тебе! Но в любом случае мое ужасное утро ни в какое сравнение не идет с тем, что пришлось пережить этой бедной девчонке!
Верес выхватил из папки большую фотографию и швырнул ее через стол бродяге. Мирон мельком взглянул на снимок с трупом девушки в луже крови: его лицо исказилось от ужаса, а плечи мелко затряслись. И если это была наигранная реакция, то стоило признать: Мирон Хирвин — отличный актер.
— Погибшую звали Алина Саде, — тихо сказала Кира.
Она старалась говорить мягко и вкрадчиво, тем самым следуя избитой, но, тем не менее, по-прежнему эффективной технике допросов: Кира взяла на себя роль «доброго полицейского», в то время как Верес изображал «злого». Впрочем, почему изображал? Марк Верес органично существовал в образе «злого полицейского», и не просто злого: он был токсичным, агрессивным и вспыльчивым человеком, которого ненавидели не только задержанные им криптоморфы, но и его коллеги из БЛОК.
— Нам удалось выяснить имя девушки, когда мы опросили других бродяг в Старом порту. После твоего задержания они стали куда более разговорчивыми, — продолжила Кира. — Как и у тебя, у Алины тоже не было своего дома. Она бродяжничала с детства и, как рассказали нам обитатели Старого порта, зарабатывала на жизнь мелкими кражами и проституцией.
Мирон осмелился взглянуть на Киру, проговорив дрожащим голосом:
— Алина была хорошей. Не смейте пачкать ее имя.
Кира удивилась: она не ожидала такой реакции от человека, который промышлял воровством и почти всю свою жизнь ошивался среди бомжей, наркоманов и проституток.
— Мирон, мы хотим узнать, кто ее убил. — Кира наклонилась ближе. — Пока что все указывает на то, что это сделал ты.
Бродяга опустил голову и шумно выдохнул. Спустя несколько секунд он сбивчиво заговорил:
— Мы дружили с Алиной. Она была доброй и отзывчивой. Не раз меня выручала. Когда-то давно
