знаю, даже когда ее рот раскрывается для меня, и она начинает целовать меня в ответ, это почти наверняка последний раз, когда я когда-либо буду прикасаться к ней вот так.
И это еще одна причина, по которой я не могу остановиться.
Я отпускаю ее другое запястье и жду, когда она оттолкнет меня. Чтобы разорвать поцелуй и снова накричать на меня. Не то чтобы я этого не заслуживал. Я заслуживаю каждую пощечину, каждое проклятие, и все ужасные слова, которые она могла мне сказать. Я причина того, что ее жизнь рушится.
Хотя она еще этого не знает, она уже никогда не будет прежней. И я не могу удержаться от того, чтобы не взять эту последнюю вещь, которую я не заслуживаю.
Вместо того, чтобы оттолкнуть меня, ее рука скользит под мою рубашку. Я чувствую, как она задыхается, когда моя рука скользит вокруг ее талии, притягивая ее к себе, давая ей почувствовать, как я тверд для нее, и как отчаянно хочу ее.
Я не могу перестать целовать ее даже на мгновение. Если я это сделаю, она может вспомнить, почему она не должна этого хотеть. Это может дать ей время подумать. Поэтому вместо этого я углубляю поцелуй. Я прикусываю ее нижнюю губу, всасываю ее в свой рот, и скольжу языком по ее языку, запоминая ее вкус. Я целую ее так, словно я голодаю, словно я утопающий, а она — мой воздух.
Она стонет, тихим, слабым звуком желания, и это что-то переключает во мне. Мои пальцы прижимаются к ее затылку, когда я подталкиваю ее к кровати, моя рука на ее талии, я хватаю ее рубашку и дергаю ее вверх. Мне нужно чувствовать ее кожу, мне нужно чувствовать ее, чтобы в последний раз попробовать ее на вкус, прежде чем она уйдет навсегда.
Я чувствую, как она пытается сказать мое имя у меня на губах, но я не прекращаю целовать ее достаточно долго, чтобы позволить ей заговорить. Я дергаю за пуговицы ее рубашки, разрывая их, и слышу, как они хлопают по ткани, когда я срываю с нее рубашку. Я чувствую, как она задыхается, слышу тихий крик, который может быть протестом, но я уже опрокидываю ее обратно на кровать, стягиваю свою рубашку через голову, толкаю ее на матрас и раздвигаю ей ноги коленом.
Она издает еще один хнычущий крик мне в рот, когда я расстегиваю пуговицу ее джинсов, хватаю пригоршню денима и хлопка под ним и тяну их вниз по ее бедрам. В тот момент, когда она хотя бы частично обнажается для меня, я падаю на колени перед кроватью, одной рукой сжимая ее бедро, наклоняясь и прижимаясь ртом между ее ног.
— Иван! — Выкрикивает Шарлотта мое имя, ее бедра подпрыгивают, когда я провожу горячую линию от ее входа до клитора языком, всасывая уже мокрую плоть в свой рот, пока ее руки сжимают одеяло. Нет ничего медленного или нежного в том, как я ее вылизываю, я поглощаю ее, облизывая и посасывая, покусывая ее складки, чувствуя, как ее горячее возбуждение покрывает мой рот и подбородок, и я скольжу одной рукой вниз, грубо засовывая два пальца в нее, и я блядь чувствую, как ее бедра начинают дрожать.
— Я… я собираюсь… — Одна из ее рук хватает мои волосы, дергая их, когда ее спина выгибается, когда я довожу ее до оргазма быстрее, чем когда-либо прежде. Я чувствую, как она сжимает мои пальцы, и мой член пульсирует в ширинке моих джинсов, твердый как камень и жаждущий быть тем, вокруг чего она вместо них затягивается
Я продолжаю ласкать ее, стаскивая ее джинсы с ее ног и отбрасывая их в сторону, когда я раздвигаю ее шире. Я скольжу другой рукой под изгиб ее задницы, скользя одним пальцем по узкой дырочке там, дразня вход в нее, продолжая сосать ее клитор и лизать его своим языком.
— Иван…Иван! — Она выкрикивает мое имя, и звук моего имени заставляет меня твердеть с каждым стоном. Потребность обладать каждой ее частью кажется навязчивой, первобытной, и я толкаю палец в ее задницу, кончик скользит внутрь, когда ее бедра дергаются, и она издает испуганный крик.
Я был внутри ее рта, в ее тугой, идеальной киске, и даже если мне никогда не удастся трахнуть ее в задницу, я хочу знать, каково это, когда она кончает, пока какая-то часть меня похоронена там.
Она не говорит мне остановиться. Вместо этого она извивается напротив меня, ее голова откидывается на кровать, ее ноги широко расставлены для меня, пока я снова и снова провожу языком по ее клитору, скользя пальцем глубже в ее тугой зад, когда я добавляю третий внутрь ее киски, двигая их взад и вперед. Звуки, которые она издает, превращаются в беспомощные вздохи и стоны, которые звучат так, будто они хотят быть словами, но не могут этого сделать. Она мокрая, каждое движение моих пальцев внутри нее, пронзающих обе ее дырочки, поднимают ее возбуждение выше и ближе ко второй кульминации.
Я хочу, чтобы она кончила снова, прежде чем я ее трахну. Я хочу, чтобы она была такой мокрой, что мне даже не придется прилагать усилия, чтобы вставить в нее свой член. А затем я хочу почувствовать, как она на него тоже кончит.
Она так близко. Я чувствую, как она дрожит подо мной, как напрягаются мышцы ее бедер, и я сгибаю пальцы внутри нее, удерживая ее между своим языком пальцами в ее киске, и другим пальцем заполняя ее задницу. Она собирается кончить для меня вот так, и я чувствую по тому, как она трясется, как сильно это ее заводит, как грязно она себя чувствует, и как сильно ей это нравится.
Вот за чем она гналась все те ночи, когда заходила на тот сайт, чтобы поговорить с Веномом, и пришла той ночью в «Маскарад». Это чувство, то, чего она хотела, и я собираюсь дать ей это, даже если это последний шанс, который у меня есть. Особенно, если это единственный шанс.
Я чувствую, как ее бедра сжимаются вокруг моей головы, чувствую, как она дергается на моем языке, а затем она кончает жестко… Звук, который она издает, — это крик, который превращается в визг, нарастающий, когда она седлает мой язык и мои пальцы, извиваясь напротив меня. Я держу ее там, ее возбуждение затопляет мой рот, все ее тело трясется, когда она стонет что-то, похожее на мое имя, сжимаясь
