свой срыв (за секунду до этого он подступал к крикуну, чтобы повторить внушение, а тут — парень затоптался на месте, и принялся задумчиво тереть свои затылок и шею).
— Чё орешь, гадёныш… — пробормотал мореман неуверенно.
Но к этому моменту я уже пришел в себя:
— Спасибо, Романыч, вовремя ты! — заработав благодарный взгляд напарника, я поинтересовался. — Как думаешь, чего они там затихли?
До лагеря было недалеко. Не настолько мало, чтобы слышать шаги или что-то другое, негромкое, но разговоры, шутки и предвкушающий смех остальных до нас время от времени все же долетал. Раньше, но не сейчас.
— Не знаю, может быть после этих завываний, — напарник кивнул на пленника, — они сидят, прислушиваются, не понимая, что тут случилось… — пожал плечами Ромка, но одновременно он вытащил и трофейный топор из своей самодельной портупеи.
Ответ был более чем красноречивый.
* * *
Топтаться на месте иногда бывает куда страшнее, чем идти навстречу заведомой опасности. Сейчас был именно такой случай, но кинуться вот так сразу, в неизвестность, было непросто. Поскольку стоять — это тоже не вариант, я решил немного схитрить. Пойти, но пока не вперед.
— Беремся! — кивнул я на тихонько подвывающего пленника.
Весу в англичанине было в лучшем случае килограмм 60–65, так что проблем наш поскуливающий груз не доставил. Уже через пару минут мы приматывали его тщедушное тельце к одной из ременных петель внутри канонерки. Для чего нужно такое крепление на уровне колена было не очень понятно, но пока я решил отложить свою тягу к знаниям.
В захваченном корабле такие штуки в изобилии были разбросаны по корпусу. Эдакие ремни-петли, только из шелка. Из-за множества «держалок» — разбросанных в том чисел и по потолку — корабль изнутри и впрямь больше походил на какой-то деревянный троллейбус, а не инопланетную хреновину, для полетов на неизвестных принципах.
Кстати, по размеру такая ассоциация тоже была более чем оправдана. Почти 12-метровый деформированный параллелепипед, в этом смысле, условно походил именно на троллейбус.
— Спроси нашего визгливого приятеля, что за желтомордая гадюка ждет нас там, снаружи? — Боцман не сразу понял, о чем это, пришлось расшифровать. — Ну, попробуй выяснить ее тактико-технические характеристики, чем эта тварь так опасна…
Неуверенно кивнув, Ромка приподнял лицо англичанина за подбородок. После недавнего взрыва, взгляд пленника сейчас был откровенно потухший и вялый.
— Joni, can you hear me, why are you so afraid of her? (Джонни, ты меня слышишь, почему ты так ее боишься?)
— What?( Что?)
— Why are you afraid of her? (Почему ты ее боишься?)
— She is Death! (Она — Смерть!) — снова застенал англичанин.
— Как она убивает? Чем она так опасна? — попытался узнать Ромка, но пленник лишь рыдал, и твердил, что вроде «Мы все умрем!»
— Боюсь, без бодрящих оплеух он невменяем… — подытожил я, но к возвращению интуриста в сознание не приступил, надеясь, что это снова возьмет на себя напарник. Вместо этого я максимально нейтрально поинтересовался. — Чего станем делать?
Взгляд моремана вильнул.
— Мы, конечно, не можем отсиживаться здесь. Тем более, если кто-то из ребят еще жив… — начало звучало неплохо, но дальше развивать тему Ромка не стал. Напарник явно не хотел доводить разговор до признания факта, что струсил у нас не только англичанин.
— Но мы ведь не можем отсиживаться? — напомнил я вопреки собственному желанию.
— Не можем… — обреченно согласился собеседник.
* * *
Пока мы собирались с силами, снаружи окончательно стемнело.
Было по-настоящему страшно, отчего этот вынужденный «героизм» доставлял мне почти физические неудобства. Не знаю, как Ромка, но у меня было чувство, что ноги просто не хотят идти в темноту. К едва теплящимся кострам затихшего лагеря…
От недобрых мыслей и ожиданий, на теле выступил холодный пот, так что шли мы очень неторопливо, если не сказать больше. Но что такое три десятка метров? По прямой — это в лучшем случае, минута или две.
Первое тело в невнятном свете костра удалось рассмотреть только шагов за пять-семь до первого из костров. Оно лежало лицом вниз, и я неожиданно почувствовал облегчение. Нет, конечно же, не от радости, что как минимум один из наших товарищей умер. Просто в такой нервной обстановке хоть какая-то определенность — даже такая — некоторым образом «радовала».
— Надо глянуть, что с ним случилось… — слова мои прозвучали по-дурацки неопределенно, но Ромка снова не стал спорить.
Я, честно говоря, до сих пор не понимал, почему он слушается меня. Мой питерский напарник не выглядел неуверенным в себе человеком, но вот смотришь ты. Проявляя инициативу в житейских мелочах, он ни разу не полез вперед, когда нужно было принимать решения. Из-за этого мне даже против своей воли «приходилось» носить мундир лидера.
Не то чтобы я действительно возражал, но вот именно сейчас, исходя из логики наших взаимоотношений — как лидер — я вроде как был обязан, взять на себя самое неприятное. Приблизиться к лежащему ничком телу, и лично попытаться выяснить, что же с ним случилось. Но, черт возьми, это было выше моих сил!
Судя по всему, Ромка понимал обстоятельства точно так же.
Когда мы все же решились выбраться из сравнительно защищенного уюта канонерки, то договорились, что каждый будет смотреть за своей стороной условной полусферы. Поскольку я шел справа, то мне предстояло, смотреть за правой стороной, а идущему слева Ромке — естественно, за левой.
Совсем не оглядываться было невозможно — обстановка не располагала к полному доверию — но до этого мы бросали очень быстрые, мимолетные взгляды. Услышав же мое не особо уверенное поручение, напарник впервые пристально посмотрел мне в лицо. Я остался внешне невозмутимым, и он опять молчаливо согласился. Но просто так приближаться к мертвецу — даже по приказу — Ромка не стал.
Едва слышно выдохнув, мореман зачем-то начал по дуге обходить труп. Лишь мгновение спустя я сообразил, что он нацелился на брошенное кем-то копье. Ну да, в непонятном огнестреле чужаков мы толком разобраться не успели, поэтому решили его не брать, а короткий топор — даже со щитом — не давал необходимой уверенности.
Завладев брошенным оружием, напарник ощутимо укрепился в своей решимости. Уже безо всяких петляний, он приблизился к телу, и осторожно подсунув под него древко — и раз! — успевший задеревенеть труп перевернулся на спину.
«…Мать моя женщина!» — вздрогнул я мысленно.
Вся правая
