class="empty-line"/>
[1] История Прозерпины, дочери простых людей, украденной когда-то Аидом, рассказана в четвёртой части Сороковника. Поняв однажды, что муженёк всерьёз увлёкся другой, она выторговала себе не просто развод, но и разъезд и в качестве отступного приняла вакансию Богини Смерти в другом мире. Но родиной-то её была и оставалась наша Греция, то бишь Эллада, из песни слов не выкинешь!
Одним из условий при вступлении на новое, так сказать, рабочее место, было принятие сущности Мораны Единой, курирующей все миры. Одно дело — быть под крылышком у мужа-бога, и в ограниченном подземном мирке, теснимом со всех сторон посмертными мирками прочих земных религий; и совсем иное — получить огромное потустороннее пространство целого мира. Пришлось, так сказать, повышать свой уровень… Так бывшая Прозерпина получила частичку сути Единой Мораны и, соответственно, новое имя.
[2] В. Высоцкий, «Туман».
Поколение Ивы выросло на песнях Высоцкого. Не удивительно, что при подборе хорошо запоминающихся Слов-Ключей она выбрала четверостишье от любимого поэта. Песни, обожаемые в юности, помнятся всю жизнь.
Глава 2
— Хорошо, что ты пришла за советом именно ко мне, девочка.
Суровый пожилой воин, ещё недавно отлитый в серебре, но здесь, в подвластном мне сновидении, обретший плоть и кровь, задумчиво прохаживается по склепу. Вот от кого у известных мне Торресов привычка мерить шагами окружающее пространство, когда накрывают приступы глубокой озабоченности: от почтеннейшего Базиля Кристобаля Антуана дель Торреса да Гама, основателя рода, бессменного Стража на границе миров! C ним однажды свели нас в загробном Эль Торресе судьба и Морана. Он помог мне и советом, и делом, а заодно успел отечески привязаться.[1] Вернувшись в мир живых, я несколько раз навещала его в склепе; но, увы, умением общаться с душами ушедших наяву не обладала. Хоть мне и казалось порой, что серебряный лик Командора (как я про себя успела окрестить дона Кристобаля) взирает на меня не просто благосклонно, но с ласковой улыбкой.
После расставания с донной Сильвией, задыхаясь от чувства гадливости, я потянулась именно к нему, как утопающий — к спасательному кругу… нет, как к кораблю, спешащему на помощь всем, брошенным в волны отчаянья, сомнений и неверия в свои силы.
— Так к кому же ещё? — искренне удивляюсь, отвечая и ему, и собственным мыслям. — Вы, дон Кристо… Ой, простите, дон Кристобаль!..
Он великодушно отмахивается.
— Ничего-ничего, называй меня так. Мне нравится. По-домашнему… Это ты от Софи слышала, как она ко мне обращается?
— Угу… — мычу невнятно. Почему-то в его обществе чувствую себя, прямо как при нашем матриархе, сущей девчонкой, и даже порой вести себя начинаю соответствующе, хоть и вовремя спохватываюсь. Вот при Сильвии такого не случалось. Возможно, потому, что подобного уважения она к себе не вызывала? Встряхнув головой, как бы выгоняя даже тень воспоминаний об этой неприятной особе, продолжаю:
— Видите ли, дон Кристо, вы в этой ситуации самый беспристрастный. Донна Мирабель с вами не в родстве, а в свойстве, скажем так; кровной связи между вами нет. А вот братьям Торресам она мать, хоть и взбалмошная, но любимая. А для дона Теймура — любимая до сих пор женщина. Хоть я и не особо долго знаю этих мужчин, но могу представить, на что они способны, разозлившись. И просто-напросто боюсь, что в запале они наворотят такого, о чём потом будут сожалеть. Я так поняла, что к Сильвии они особой любви не питают, но вот если, осадив её, заденут чувства Софьи Марии Иоанны — нехорошо будет всем. Может, я и сгущаю краски. Но война в семействе — это последнее, чего я жажду.
— Похвально.
Старый воин одобрительно кивает. Подходит к собственному, ныне пустому, пьедесталу, склоняется над подножьем. Латная рукавица мешает ему ощутить мягкость цветочных лепестков, и он, с досадой поморщившись, стаскивает её — та с лязганьем падает на мраморный пол — и погружает пальцы в один из букетов, оставленных мною в прошлые визиты.
— Обрати внимание, дитя моё, все цветы до сих пор свежи, даже роса ещё не высохла…
С удовольствием перебирает шелковистые лепестки белых хризантем. Аккуратно срезав ногтем пышное соцветье, пристраивает каким-то чудом на свой латный панцирь. Как орден.
— И этот запах, живой неповторимый запах, и давно забытое удовольствие — ощущать ароматы… Каждый твой приход для меня был праздником. Остальные члены семьи редко меня навещают; я не в обиде, понимаю, у них свои заботы. Впрочем, разговаривают они со мной подолгу. Но никому ещё не удавалось перенести в этот мир нечто живое. У тебя удивительный дар, детка: нести жизнь. Пробуждать её повсюду. Том и Грин, псы, которых ты подняла в прошлый свой приход, до сих пор носятся по саду целыми днями, а Сильвия злобствует, глядя на них… Впрочем, я отвлёкся. Это хорошо, это просто прекрасно, что в первую очередь ты думаешь о покое в семье. Правильно ли я понял: ты хочешь провернуть всё по-тихому, чтобы никто ничего так и не узнал?
Последние слова заставляют меня приуныть.
— Чтобы совсем ничего и никогда — это вряд ли. Один ваш дон Теймур — лучший интриган всех времён и народов, всё видит, всё знает, да и остальные ему не уступают. Узнают, конечно, но уж лучше задним числом, когда всё отшумит и закончится. Я, собственно, ещё и из-за этого к вам пришла. Насколько это реально — мне одной успеть вразумить Мири и удержать её от суицида? Похоже, Сильвии нужен шумный скандал, она решила устроить шоу прямо на празднике дочери, обставив таким образом свой «подарок». И, хоть убейте, не верю я в материнскую заботу со стороны этой ведьмы. Ей нужно что-то иное. И ещё: предположим, в день бабушкиных именин у меня всё получится; а что дальше? Ведь в Эль Торресе по-прежнему будет оставаться шпион Сильвии, её глаза и уши. Если его не вычислить, он ещё натворит бед!
— Правильно мыслишь. Через него-то, как через посредника, Сильвия и давит на Мирабель, внушая дурные мысли. Н-да… Пойдём-ка в сад, девочка. Надоели мне эти стены. Пройдёмся, сменим обстановку, и тогда, быть может, озарит меня, старика, очередная гениальная идея.
Он галантно предлагает руку, и вместе мы поднимаемся по лестнице, выводящей на верхний уровень склепа. Огромные двустворчатые двери распахнуты. Свежо. Воздух напоён запахами сырой земли, травы, разогретых на солнце яблок… Вот с последним я малость перестаралась, тут больше гранаты и
