Паола остановилась и посмотрела ему в глаза.
— Ты мне лучше скажи, — хладнокровно произнесла она, — что это вообще на тебя нашло?
— Прошу прощения? — Брунетти даже споткнулся.
— Ты просишь прощения за то, что не понял моего вопроса? Или за то, что весь вечер беседовал с Франкой Маринелло, игнорируя всех остальных?
— Но она читала Цицерона, — жалобно проблеял Брунетти, оробевший от напора жены.
— Цицерона? — оторопело переспросила Паола.
— «О государстве», и письма, и обвинительные речи против Верреса. И даже стихи, — ответил Брунетти.
Озябнув, он вновь взял жену за руку и пошел к мосту. Паола шла медленно, пока наконец на середине моста не остановилась вовсе. Не отпуская его руки, она повернулась к нему лицом:
— Надеюсь, ты понимаешь, что тебе повезло жениться на единственной в этом городе женщине, которой твои объяснения кажутся вполне логичными?
Брунетти не сдержался и хихикнул.
— Кроме того, я не скучала — интересно было смотреть на людей за работой.
— Именно, — кивнула Паола и принялась спускаться с моста. — Франка Маринелло работала, пытаясь впечатлить тебя своей начитанностью, — продолжила она, когда Брунетти ее догнал. — Ты работал, стараясь понять, как женщина с ее внешностью умудрилась прочесть Цицерона. Катальдо работал, желая убедить отца вложить в его предприятие деньги, а отец работал, решая, стоит ему это делать или нет.
— И во что он собирается вкладывать деньги твоего отца? — заинтересовался Брунетти, тут же забыв про Цицерона.
— В Китай, — ответила Паола.
2
— С чего это ему вдруг вкладывать деньги в Китай? — никак не мог угомониться Брунетти.
Паола наконец остановилась, как раз напротив столовой пожарной станции — в этот час она пустовала, и в воздухе не носились, как обычно, ароматы пищи.
— Почему именно Китай? — допытывался у нее порядком озадаченный Брунетти.
Паола покачала головой, словно не веря своим ушам, и огляделась вокруг.
— Кто-нибудь, — воззвала она, — ну хоть кто-нибудь скажет мне, кто этот мужчина? Иногда по утрам я вижу его в своей постели, но не может же он быть моим мужем!
— Паола, да хватит тебе! Скажи мне, и покончим с этим, — попросил Брунетти, уставший от бессмысленного разговора.
— Ты же по две газеты каждый день прочитываешь от корки до корки! И при этом не понимаешь, почему человеку вдруг захотелось вложить деньги в Китай!
Брунетти взял жену за руку и развернул в сторону дома. Какой смысл обсуждать это посреди улицы, когда можно делать то же самое по дороге домой или, еще лучше, лежа в постели?
— Разумеется, я понимаю, зачем люди вкладывают средства в экономику Китая, — ответил он. — У них там бум, расцвет всего, чего только можно, котировки акций растут как на дрожжах, и всему этому не видно конца. Но отец-то твой что там забыл?
Паола замедлила шаг; почувствовав это, Брунетти потянул жену за собой — не дай бог, опять примется взывать к небесам в поисках ответов на риторические вопросы.
— Потому что в жилах моего папы течет кровь настоящего капиталиста, — объяснила Паола. — Потому что мужчины рода Фальеров на протяжении многих веков были торговцами, а суть торговли состоит в получении прибылей.
— Заметьте, все это говорит профессор и преподаватель литературы! Это говорит женщина, которая всегда утверждала, что ее деньги совершенно не волнуют, — усмехнулся Брунетти.
— Это оттого, что я — тупиковая ветвь нашей семьи. Я — последняя из Фальеров. Наши дети будут носить твою фамилию. — Она чуть замедлила шаг. — Мой отец всю свою жизнь зарабатывал деньги, — спокойно произнесла она, — и именно благодаря этому я, да и наши дети тоже, могу позволить себе роскошь не интересоваться этими самыми деньгами.
Брунетти, сыгравший со своими отпрысками чуть ли не тысячу партий в «Монополию», был уверен, что ген капитализма передался и им. В отличие от матери, дети вполне живо интересовались деньгами, очевидно получив в наследство от деда и его капиталистические наклонности.
— И он что, считает, что там можно заработать? — спросил Брунетти и, боясь вызвать недовольство жены слишком очевидным вопросом, тут же добавил: — Ничем не рискуя?
— В смысле? — обернулась она к нему.
— Ну, в смысле не криминальным путем. — Брунетти и сам понимал, как глупо это прозвучало.
— Хорошо, хоть ты видишь разницу между двумя этими понятиями, — заметила Паола, на протяжении многих лет голосовавшая за коммунистов.
Какое-то время они шли молча. Вдруг Брунетти остановился.
— Слушай, а с чего это твоя мама заговорила про наши гастрономические пристрастия? Ну, про то, что наши дети якобы ужасно разборчивы в еде?
— Просто жена Катальдо — вегетарианка, а мама не хотела привлекать к этому внимание. Вот я и решила «взять вину на себя» — так у вас в полиции говорят? — ответила Паола и легонько сжала руку мужа.
— То есть моя невероятная прожорливость — это полнейшая фикция, да? — не удержался Брунетти.
Ему показалось или она и впрямь на какое-то мгновение замешкалась?
— Да, — в конце концов согласилась Паола и, улыбнувшись, потянула его за руку: — Это полнейшая фикция.
Если бы Брунетти не проникся за время беседы симпатией к Франке Маринелло, он бы наверняка отметил, что она и без всякого вегетарианства привлекает к себе достаточно внимания. Но Цицерону удалось полностью изменить мнение Брунетти об этой женщине — ему даже захотелось защищать и оберегать ее.
Они прошли мимо дома Гольдони, повернули сначала налево, а затем направо, к Сан-Поло. Когда они вышли к campo, Паола остановилась и огляделась вокруг.
— Странно видеть площадь такой пустой, — сказала она.
Брунетти с детства любил эту площадь — за обступившие ее деревья и за простор. Площадь с базиликой Санти-Джованни-э-Паоло была слишком маленькой, да еще и со статуей посередине, так что, играя в футбол с друзьями, они частенько отправляли мяч в канал; площадь Санта-Маргерита отличалась странной формой и всегда казалась ему чересчур людной и шумной — особенно теперь, когда отреставрировали базилику. Площадь Сан-Поло нравилась Брунетти как раз за то, что не поддалась всеобщей коммерциализации — она была застроена магазинами только с двух сторон, упорно отказываясь служить мамоне. Сама церковь, разумеется, не устояла перед искушением: придя к выводу, что красота приносит больше денег, чем благородство, здесь с недавних пор начали взимать плату за вход. Не то чтобы внутри было на что смотреть: так, пара работ Тинторетто да фрески из цикла «Крестный путь» кисти Тьеполо.
