Линда положила трубку, прежде чем он успел задать очередной вопрос. Что у нее за дело? Он стоял, тщетно пытаясь найти ответ. Потом пошел в ту комнату для совещаний, где был самый лучший телевизор, и два часа просматривал записи с ханссоновских камер наблюдения. К половине первого они одолели только половину пленок. Валландер встал и сказал сотрудникам, что работа будет продолжена после двух. Мартинссон, один из тех, кто дольше всех работал с ним в Истаде, посмотрел на него с удивлением:
— Перерыв? Сейчас? Ты же никогда не ходил обедать в строго определенное время?
— Я не обедать. У меня встреча.
Выходя, Валландер подумал, что говорил с неоправданной резкостью. Они с Мартинссоном не только коллеги, но еще и друзья. На новоселье конечно же именно Мартинссон произнес речь в честь его, собаки и дома. Мы же старые трудяги-напарники, думал он сейчас. Старые напарники, которые ссорятся в основном для поддержания формы.
Он сел в свою машину, «пежо», купленный четыре года назад, и поехал. Сколько раз он ездил этой дорогой? И сколько раз еще проедет? Дожидаясь зеленого сигнала светофора, Валландер вспомнил историю, когда-то слышанную от отца, про кузена, которого сам он никогда не встречал. Кузен водил паром между островками в стокгольмских шхерах, плавание короткое, весь рейс не более пяти минут, год за годом, один и тот же маршрут. И однажды он сорвался. Дело было в октябре, под вечер, на пароме полно автомобилей. Кузен вдруг повернул штурвал и взял курс в открытое море. Позднее он рассказал, что знал: солярки в танках парома хватит, чтобы добраться до одной из балтийских стран. Но это и все, что он сказал, когда его в конце концов скрутили возмущенные водители, а подоспевшая береговая охрана вернула паром на должный курс. Объяснения этому своему поступку он так никогда и не дал.
Валландер подумал, что каким-то непостижимым образом понимает кузена.
Ветер гнал по небу обрывки облаков, когда он ехал по прибрежному шоссе на запад. В боковое окно видел у горизонта темные громады туч, предвещавшие непогоду. Утром по радио говорили, что к вечеру опять возможен снегопад. У съезда на Марсвинсхольм его обогнал мотоцикл. Водитель помахал рукой, а Валландер подумал, что больше всего на свете боится, как бы Линда со своим мотоциклом не угодила в аварию. Он знать не знал об этом увлечении дочери, пока несколько лет назад она не зарулила к нему во двор на новеньком, сверкающем хромом «Харлей-Дэвидсоне». Едва она сняла шлем, он первым делом спросил, не сошла ли она с ума.
«Ты понятия не имеешь обо всех моих мечтах, — ответила Линда с широкой счастливой улыбкой. — Да и я наверняка не знаю, о чем мечтаешь ты».
«Во всяком случае, не о мотоцикле».
«Жаль. Погоняли бы вместе».
Он прямо-таки умолял ее отказаться от мотоцикла, дошел даже до того, что обещал купить ей машину и оплачивать бензин. Но Линда не согласилась, да он с самого начала знал, что проиграет. Она унаследовала его упрямство и с мотоциклом не расстанется, чем бы он ее ни заманивал.
Когда он завернул на парковку пляжа Моссбю, безлюдного и ветреного, Линда уже успела снять шлем и стояла на вершине дюны, а ветер трепал ее волосы. Валландер заглушил мотор и, не выходя из машины, некоторое время смотрел на дочь, одетую в черную кожу и дорогущие сапоги, которые она заказала на калифорнийской фабрике, выложив за них почти все свое месячное жалованье. Когда-то маленькой девочкой она сидела у меня на коленях и я был для нее величайшим героем, думал Валландер. Теперь ей тридцать шесть, служит в полиции, как и я, у нее острый ум и широкая улыбка. Чего мне еще желать?
Он вышел на пронизывающий ветер, не без труда вскарабкался по мягкому песку и стал рядом с дочерью. Она улыбнулась:
— Тут кое-что произошло, помнишь?
— На этом пляже ты сообщила мне, что хочешь стать полицейской.
— Я имею в виду кое-что другое.
Валландер вдруг сообразил, к чему она клонит.
— Тут прибило к берегу резиновый плот с двумя мертвецами. Давно-давно, уж и не помню точно, сколько лет назад. Можно сказать, все это происходило в другом мире.
— Расскажи про тот мир.
— Ты ведь не ради этого вызвала меня сюда?
— Все равно расскажи!
Валландер махнул рукой в сторону моря.
— О странах на другом берегу мы знали немного. Иной раз даже делали вид, будто их не существует. Были отрезаны от балтийских государств, от своих ближайших соседей. А они от нас. Однажды сюда прибило резиновый плот, и расследование привело меня в Латвию, в Ригу. Я побывал за железным занавесом, которого теперь больше нет. Мир тогда был другим. Не хуже и не лучше, просто другим.
— У меня будет ребенок, — сказала Линда. — Я беременна.
У Валландера перехватило дыхание, он будто не понял, что она сказала. Потом уставился на ее живот, скрытый под черным кожаным костюмом. Линда прыснула:
— Да не видно же ничего! Я только на втором месяце.
Позднее Валландер будет вспоминать каждую подробность этой встречи, когда Линда открыла ему свой большой секрет. Они спустились к воде и прошлись по пляжу, пригибаясь от встречного ветра. Дочь рассказала ему все, что он хотел знать. Когда он, опоздав на час, вернулся в Управление, мысли его были совсем не о расследовании, за которое он отвечал.
Около пяти, как раз перед началом нового снегопада, им удалось найти кадры с двумя мужчинами, по всей вероятности причастными к краже оружия и жестокому убийству. Валландер коротко подытожил всем известное: они совершили прорыв на пути к раскрытию дела.
А когда совещание закончилось и сотрудники собирали свои бумаги и папки, Валландера охватило почти неодолимое желание рассказать о свалившейся на него огромной радости.
Но он, разумеется, ничего не сказал.
Это не для него. Так близко он коллег не подпускал, никогда.
2
30 августа 2007 года, днем, в самом начале третьего, Линда родила в Истадской больнице девочку, первую внучку Курта Валландера. Роды прошли нормально, вдобавок вовремя, именно в тот день, какой рассчитала акушерка. Валландер предусмотрительно взял отпуск и в этот час пытался замешать ведерко приличного раствора, чтобы замазать трещины в стене под потолком веранды, возле входной двери. Получалось не ахти, но по крайней мере он был при деле. Когда зазвонил телефон и он узнал, что отныне может именовать себя дедом, из глаз брызнули слезы. От нахлынувших чувств он на миг оказался совершенно беззащитным.
Позвонила не Линда, а отец ребенка, финансист Ханс фон Энке. Поскольку Валландеру не хотелось показаться сентиментальным, он быстро поблагодарил за звонок, попросил передать привет Линде и закончил разговор.
Затем он долго гулял с Юсси. Лето кончалось, но в Сконе по-прежнему стояла жара, ночью прошла гроза, и сейчас, после дождя, воздух был свежий, дышалось легко. Валландер наконец мог признаться себе, как часто думал о том, что раньше никогда не замечал у Линды желания иметь ребенка. Сейчас ей уже сравнялось тридцать семь, а с точки зрения Валландера, женщине в таком возрасте заводить детей поздновато. Мона была гораздо моложе, когда появилась Линда. Он наблюдал за романами дочери, деликатно держась в стороне, некоторые ее мужчины нравились ему больше, некоторые — меньше. Случалось, он уверенно думал, что вот наконец она нашла того, кто ей нужен, но внезапно все кончалось, и она никогда не объясняла почему. Хотя отец и дочь очень доверяли друг другу, об иных вещах они не говорили даже в самые задушевные минуты. И вопрос о детях принадлежал к числу таких негласных табу.
