вышел из кухни с двухлитровым никелированным термосом.
— И бутерброды нарезал.
В это время зазвонил его мобильник. Отец взял трубку, и в его голосе тут же появились особые, хорошо мне знакомые нотки.
Сразу стало ясно, что звонила дама.
— Да, Аллочка, конечно, помню... Да, конечно... Что?! Как послезавтра? Ведь ваша предзащита назначена на двадцатое... А я как раз собираюсь уезжать...
В трубке отчаянно завизжал голосок какой-то Аллочки, которая очень возражала против отъезда своего... научного руководителя. В голосе отца снова произошли изменения, и мне это сразу как-то не понравилось.
— Не надо плакать, Аллочка, — сказал он голосом, каким обычно говорят мужчины, на которых можно в жизни положиться. — Я сделаю все, что смогу.
После этих слов я уже по-настоящему занервничала.
Что значит «все, что смогу». Единственное, что в ближайшее время он должен смочь, это найти Фиру. А все Аллочки мира могут пока подождать.
Но, увы, не для моего отца. Он сказал в трубку, что попытается все уладить и, отключив телефон, с виноватым видом уставился на меня.
— У моей аспирантки, Аллочки... то есть у Аллы Леонидовны Переверзевой, — поправился он, — послезавтра предзащита. Работа ее хорошая, но ты же знаешь, как легко завалить молодого диссертанта. И если что-то пойдет не так, ее даже некому будет поддержать.
Отец смотрел на меня с ожиданием понимания и поддержки. «Ну всем нужно понимание, — зло подумала я, — и Аллочке, и отцу, и еще хрен знает кому. Одной мне оно не нужно. Зря я отказалась от Максовой помощи. Уж лучше ехать с жутким Володей, чем совсем одной». От злости я шваркнула сумку на пол.
— Да что ты нервничаешь, Марьяшка? — встряла Лялька. — Пусть Викентий Павлович остается со своей Аллочкой... то есть с Аллой Леонидовной. — Лялька подмигнула мне красиво накрашенным глазом. — А мы с тобой смотаемся в Киев. Мне все равно на праздники делать нечего.
Лялька схватила первые попавшиеся сумки и направилась к выходу.
— Только заедем сначала ко мне, — бросила она на ходу. — Переодеться надо.
Я тоже подхватила сумки и двинулась вслед за подругой, но тут снова зазвонил телефон. Это звонил Макс из аэропорта.
— Марьяшка, ты еще дома? — спросил он, забыв поздороваться. — Очень хорошо. У меня к тебе большая просьба. Сейчас к тебе заедет Володя, завезет пакет с документами. Передай это, пожалуйста, нашему партнеру в Киеве. Имя и адрес написаны на конверте. Можно было, конечно, курьера послать, но раз уж ты едешь... Ну так как, Марьяша, сделаешь? — В голосе Макса прослеживались просительные нотки.
В этот момент в дверь позвонили. Прибыл Максов водитель Володя. В руках он держал огромный букет цветов и два фирменных пакета с изображенными на них яйцами Фаберже.
— А цветы тоже партнеру передать? — спросила я в трубку.
— Цветы? Какие цветы? Ах цветы! Нет, это тебе, — рассмеялся Макс. — И еще там в пакете наши фирменные конфеты, к юбилею заказали. Обязательно попробуй, говорят, вкусные. Все, Марьяшка, объявили посадку. Целую. Будь осторожна. Я позвоню тебе из Мюнхена. И прости меня, гада, за хлопоты... Так передашь?
— Передам, — ответила я и, распрощавшись с любимым, повесила трубку.
Володя все еще топтался возле входной двери, не зная, куда пристроить цветы и пакеты.
— Вот тут это... — протянул он мне цветы. — А здесь документы, — он приподнял один пакет. — А это вам. — Второй пакет оказался чуть-чуть тяжелее первого. Еще бы. Там было аж три коробки конфет.
«Издевается, — подумала я про Макса. — Знает же, что я терпеть не могу конфет. Так аж три коробки всучил».
Всю дорогу до Лялькиного дома я молчала и думала о Фире. Куда же запропастился наш неугомонный старик? Что с ним случилось? В голову лезли самые ужасные мысли. А Лялька, напротив, находилась в приподнятом настроении и трещала, как заведенная.
— Не бойся, Марьяшка, — трындела она с заднего сиденья, — найдем мы твоего Фиру. Из-под земли достанем.
— Тьфу-тьфу-тьфу! — плюнула я через левое плечо. — Вот как раз этого и не надо.
— Да я ж не в том смысле, — хохотнула Лялька. — Я говорю, что человек — не иголка. Просто так пропасть не может. Вот приедем на место и во всем разберемся. Или ты меня не знаешь? — Лялька вопросительно выгнула бровь.
Я от нее отмахнулась. Уж кого-кого, а Ляльку-то я как раз знала. И очень хорошо. С одной стороны, она из тех русских женщин, которые, как говорится, и коня на скаку... и еще там чего-то... То есть с ней можно и в огонь, и в воду, и в разведку... Но с другой стороны, беда заключается в том, что из всех наших разведок мы по ее милости, как правило, еле ноги уносим. У Ляльки просто талант вляпываться во всякие разные неприятности. То из-за нее мужики подерутся, то бабы... В смысле, бабы, конечно, не из-за нее, а из-за мужиков, которые из-за нее. А однажды Лялька сама подралась и не с кем-нибудь, а с милиционером. Тот, конечно, сам виноват — скотина пьяная. Но кто ж в этом будет разбираться? В общем за годы нашей совместной дружбы головной боли от Лялькиных выходок я поимела по полной программе. Но сейчас я была даже рада, что еду именно с ней.
До Лялькиного дома мы доехали за пятнадцать минут. Хотели высадить отца у метро, но он увязался за нами до квартиры.
— Помогу донести до машины Лерочкины вещи, — заявил он.
Как будто она сама их не донесет. И что там, собственно, нести? Не пять же чемоданов она с собой возьмет. Мы же все-таки не в Монако и не в Ниццу едем. Зачем ей на Украине пять чемоданов? Однако отец оказался близок к истине. Оказавшись в своей квартире, Лялька заметалась по кладовым, антресолям и балконам. Она выволакивала на свет божий фонари, веревки, ножи, компасы и даже винтовку притащила...
— Ты что, с ума, что ли, сошла? — ахнула я, увидев винтовку. — За границу с оружием!
— А что? Оно зарегистрированное, — невозмутимо бросила Лялька и продолжала метать в центр ковра всевозможные предметы, предназначенные для выживания в экстремальных условиях. При этом Лялька по-прежнему была одета в свой костюмчик от «Живанши», и это смотрелось более чем экстравагантно. Холеная
