храма, не выдержала собственного веса и обрушилась вниз, как упали когда-то каменные руки богини, желающей обнять своих детей. Благословляющая ладонь не проломила крышу, а соскользнула по куполу, проехалась, словно с горки и грохнула рядом с входом. Звону было!.. Ясное дело, тут же выдвинули стандартное объяснение – наказание за грехи. Но это мало помогло.
Прежде всего, люди увидели то, чего не должны были видеть – рука оказалась пустотелой. На самом деле ничего особенного – даже если бы у древних строителей храма было столько золота, чтобы создать цельнолитую руку, её бы никакая крыша не выдержала, и врядли удалось бы втащить такую тяжесть на огромную высоту. (Впрочем, сейчас никто не знает какими методами пользовались в те времена. Нынешние строители и скульпторы не способны воссоздать ни статую Благой Великой Матери, ни её храм.)
Факт тот, что и пустотелая эта рука весила немало. Водрузить её на место не было никакой возможности, к тому же она оказалась сильно повреждена в результате падения. Оставить её лежащей на площади тоже было нельзя – растащат и не поможет никакая охрана. В общем, решено было её разобрать, а золото отправить в казну храма, где оно благополучно растаяло за минувшее столетие, как растаяли сокровища собранные раньше. Волей-неволей подумаешь – может, у этой казны действительно нет дна? Или…
(Редко у кого из братии не было за городом богатого поместья, где сады были похожи на райские кущи, а здания на сказочные дворцы. У большинства эти хоромы передавались по наследству, хоть у священнослужителей посвятивших свою жизнь Благой Великой Матери не должно было быть семей. Что же касается ответа на вопрос – откуда деньги на всю эту роскошь, то все, как один повторяли ответ, придуманный некогда одним из самых наглых «серых казначеев», которого свои же хотели взять за жабры – «Госпожа дала!» Кто попрёт против такого довода? Если сама Благая Великая Матерь посылает праведному сыну своему заслуженную награду, то нет весомее причины оставить его в покое и с почтением принять объяснение прославляющее богиню.)
– Ваше святейшество, пора начинать трибунал! – проблеял сзади голос служки, и высокий старик резко обернулся.
Ему хотелось наброситься с бранью на сего ничтожнейшего из своих подчинённых, уличить его в чём-то страшном и наложить такое наказание, чтобы стереть эту дрянь в порошок! Но наказывать младшего из братьев было не за что. Свою службу он нёс образцово и раздражал патрона лишь тем, что вечно напоминал, (по его же требованию), ему о необходимости исполнения обязанностей верховного служителя Благой Великой Матери.
Пришлось сдержаться. Высокопоставленный «серый казначей» надменно кивнул и, не говоря ни слова, прошёл в зал заседаний, расположенный в одном пределе с библиотекой. Здесь и должен был состояться показательный трибунал.
Все уже были в сборе. «Серые, как крысы!» – подумал Верховный, прекрасно осознавая, что сам выглядит точно также. Согласно уставу братии одежда высших не должна отличаться от одежды низших, в силу того, что перед ликом Благой Великой Матери все равны. Невольно подумалось, что это равенство можно обозначить каким-либо другим способом. Разница в одежде существует, чтобы отличать статус людей друг перед другом. Причём здесь богиня-праматерь? Неплохо бы провести в этом отношении реформу, но это потом, когда дела храма немного поправятся. А сейчас – показательный трибунал, который должен послужить как раз делу поворота к вожделенному процветанию. Короткое приветствие, и властный старик прошёл на своё место. По его сигналу все поместили свои седалища на скамьи, и стража ввела обвиняемых.
Проститутки были совсем молоденькими – от двенадцати до семнадцати лет. Такие сейчас пользуются в городе самым большим спросом, а потому стоят дороже. Так почему же их бордель задолжал деньги причитающиеся храму? Проблемы возникают у всех, но содержательница – сорокалетняя полнотелая баба с перепуганным лицом, должна была знать, что лучше пережить голод, чем гнев Благой Великой Матери.
По иронии судьбы отвечать им придётся не за ту провинность, в которой они, (то есть она, поскольку касса в её руках), виноваты. Плевать, что в городе все знают о покровительстве «серых казначеев» борделям и прочим подобным заведениям. Официально такая деятельность осуждается канонами учения Благой Великой Матери, а законы города её вообще запрещают. Но и храм, и город хотят есть! Хотят есть и эти девчонки, которые имели несчастье родиться в стране, где давно умерли и торговля, и ремёсла, а храмовая столица превратилась в перевалочный пункт для караванов идущих мимо, из одной империи в другую. Давно пора бы дать им работать спокойно, раз прокормить по-другому нет никакой возможности. Так ведь нет же! Это оскорбляет Благую Великую Матерь, которая, между прочим, напрямую не говорила о запрещении оказывать за деньги услуги, касающиеся плотского удовольствия, а рассказывала своим чадам о радости любви для двоих, имея в виду семейную пару. Это впоследствии создание такой пары признали единственно законным, а всё остальное было предано анафеме. Только вот практика тысячелетий показывает, что никакие запреты и никакой страх наказания, вплоть до лишения жизни, не способны удержать то, что дано человеку по природе его.
– Признаёшь ли ты, нечестивая, что вместе с такими же тварями, как ты сама оскорбляла Благую Великую Матерь?
Глава храма обнаружил, что задумался и пропустил значительную часть обвинительной речи. Сейчас брат-прокурор задал содержательнице борделя вопрос, глупее которого придумать было невозможно. Нелепо предполагать, что эта баба признает вину, ведь у неё и у её девок в мыслях не было оскорблять праматерь. Но и отрицая что-либо, она будет выглядеть нелепо и неубедительно, ведь её обвиняет храм, а величина и авторитет храма перед борделем непререкаемы. Брат-прокурор это прекрасно знает, а потому в любом случае его обвинение равносильно приговору.
– Я… Нет… Я… – пролепетала женщина, чувствуя себя мухой попавшей в паутину. – Я не понимаю!..
– Не понимаешь? – взвился брат-прокурор, превосходно знавший и отлично игравший свою роль. – В законе Благой Великой Матери сказано: «Тело женщины есть воплощение моё и храм мой. Осквернить сей храм, значит оскорбить меня и обидеть!» Тебе и твоим шлюхам выпала великая честь родиться в теле, представляющем храм Благой Великой Матери, и что вы с ним сделали? Вы превратили его в источник стыда и разврата! Нет более худшего преступления, чем это, а потому я требую для этих мерзавок высшего наказания – смерти через сожжение на площади!
Последние слова он произнёс, повернувшись лицом к своему патрону. Главный служитель Благой Великой Матери с отвращением посмотрел на жёлтое постное лицо брата-прокурора, имевшего отвратительную привычку гримасничать. Он понимал, что это
