обворожительно улыбнулась серомордому бичугану бомжеватого вида и томным голосом произнесла: «Пардон! Мужчина, прошу прощения, разрешите у вас поинтересоваться?»
- Интересуйся, чего надо-то? Мы тут почитай все местные будем! Поможем, чем можем! -Ее неземная красота не оказала, на этого типа, ровно никакого влияния. Глафиру это даже немного задело.
- Только контора наша пока еще не работает, - буркнул лысый, не поднимая глаз. - Переучет.
- На кладбище, что ли, переучет? А зачем? Что-то ты мне не то гонишь, мужик! - Она подозрительно посмотрела на лысого здоровяка и спросила совсем в другой интонации: - Ты вообще кто такой будешь? Сторож?
- Это я-то, получается, сторож? Кто я тут буду, вообще, такой? - Почему-то этот вопрос озадачил и смутил серомордого. - Директор! Вот кто я буду! Устраивает?! И не работаем мы из-за того, что переучет! Памятники хотим посчитать!
- Переучет, значит? Ну, переучет, так переучет! — Своенравная красавица поняла, что спорить с этим битюгом бесполезно. Мысль была здравая, но несколько запоздавшая: «Но почему тогда этот тип засмущался? Или это мой неуважительный тон так на него подействовал, бедолагу? Надо срочно менять интонацию, поскольку расспросить кого-то другого, нет никакой возможности».
Полное отсутствие местных бомжей и аборигенов, а также других торговых точек, было заметно невооруженным взглядом.
- А не подскажете мне, господин директор, где тут будет Могильная улица? - Голосок у нее задрожал и сделался по-детски плаксивым. - С самого раннего утра не могу найти эту проклятую улицу! Представляете!
- Так вот же она! Прямо за твоей спиной! Сама пришла сюда по Могильной и меня же еще и спрашивает, ха-ха-ха!
Этот явный олигофрен отчего-то внезапно развеселился, хотя ничего смешного не наблюдалось. Может быть, он слегка ненормальный?
- Я к тебе по Красногвардейской пришла, — плаксивость в голосе красотки сменилась злостью. — Что ты мне мозги паришь, чучело? Читать разучился?
— Во дает курица! Ты чего, не знаешь, что ее давным-давно переименовали? — Внезапно он замолчал, и взгляд его стал колючим и подозрительным. — Заходи-ка, красуля, в дом, там обо всем и поговорим! Чего на ветру стоять, мерзнуть! Заходи, гостьей будешь!
Глафира внимательно осмотрелась по сторонам, своенравно передернула плечиками и осторожно шагнула внутрь полутемного помещения. Внутри было темно и тесно.
Все пространство было заставлено деревянными гробами из плохо оструганных сосновых досок. Еще, повсюду, были навалены венки, траурные ленты и горы искусственных цветов из дешевой пластмассы.
Все это богатство лежало на полу вповалку беспорядочной грудой. От такого похабного отношения сразу становилось как-то не по себе. Не чувствовалось никакого почтения, к той скорбной роли, которую этим вещам предстояло сыграть в последних проводах усопшего в мир иной.
Места тут было крайне мало, и стоял странный, очень стойкий и сладковатый запашок, неприятный до крайности. От этого аромата ее едва не стошнило прямо на всю эту траурную марцефаль, и жутко захотелось обратно на свежий воздух.
Ноги подогнулись сами собой, и она буквально рухнула на банкетку, стоящую около небольшого ломберного столика. Тот был сработан из ценных пород дерева и инкрустирован перламутром.
Изделие, несомненно, антикварной работы и, вероятнее всего, итальянского мастера. Эти две вещи, и банкетка, и стол, пребывали в явном диссонансе, со всеми предметами находящимися вокруг неё. Вся остальная обстановка, в этом жутком и ужасно пахнущем помещении, была старой, убогой и годящейся разве что на помойку.
Когда же, серомордый мужик, вставший на выходе и загородивший ей дорогу назад улыбнулся, всё стало понятно без всяких слов. Клыки, торчавшие из-под верхней губы, были такими огромными, что по размеру не уступали медвежьим. Это был не обычный заурядный вурдалак и кровосос, которых она предостаточно навидалась на своём веку, а настоящий упырь!
Матерый, беспощадный, обладающий такой мощью и силой, что победить его было практически невозможно. Причём не только ей, а и тем, кто намного круче, сильнее и опытнее неё!
«Попала, что называется, из огня да в полымя! И синеватый оттенок кожи у этого лысого хмыря, не надоумил, а должен был, по-хорошему. Синим, этот представитель нежити был оттого, что все обменные процессы у него прекратились очень и очень давно. Более точно, на этот вопрос мог бы ответить эксперт-криминалист или патологоанатом. Но кому из них это надобно? А тем более здесь и сейчас? Мне, наверное, кажется или я действительно не о том размышляю?! Какая разница, к чертям собачьим, почему этот урод отливает синевой, словно инопланетянин! Что, если эти реликтовые абуминоги сейчас нападут на меня всей своей кучей? Тогда уж точно каюк! А ведь, рановато, мне ещё помирать. Толком-то и не пожила! А тем более, не хотелось бы погибнуть от сборища этих мерзких вонючек! Агата, она бы придумала, как ей выкрутиться. Думай, девочка, думай быстрее!»
Мысли, в её голове, мелькали с бешеной скоростью. Надо было срочно что-то предпринимать и на что-то решаться: «Что хотят сделать со мною эти уроды? Может быть, я им для чего-то нужна? - Ага, нужна! Хорошо подумала? Нужна ты им, только лишь, как закуска! Не тупи! Думай! Времени у тебя в обрез!»
Что-то должно было решиться с нею, в самые ближайшие мгновенья. Счёт шёл уже не на часы, а буквально на минуты и на секунды. От этого они стали казаться гораздо длиннее, нежели в обычное время. Так в экстремальном состоянии миг мог показаться вечностью, как и сейчас, например.
Глафира тряхнула головой и неожиданно выдернула из волос, скрученных на затылке, длинную заколку очень необычного вида.
Выставив это своеобразное оружие перед собой, девушка приготовилась к самому худшему: «Надо постараться дорого продать свою жизнь! Жалко, не взяла с собою, что-то гораздо более радикальное. А ведь оружия
