Книга Пустое зеркало - Тони Поллард

Вертен кивнул, соглашаясь.

Гросс оживился еще сильнее.

— Впрочем, это тоже довольно легко проверить. Вертен, проводите меня к телефону. Мне нужно кое-куда позвонить.

Недалеко от музея проходила линия недавно пущенного трамвая. Они доехали до остановки Альзе-штрассе и прошли несколько кварталов в сторону городской больницы. Гросс ничего не объяснял, а Вертен не спрашивал. Впрочем, стук колес экипажей мог помешать говорить. Ими была заполнена вся мостовая. От едкого запаха конского навоза у Вертена защипало в носу. Он в очередной раз посетовал, что Вена по-прежнему живет в начале девятнадцатого века, хотя на пороге двадцатый. Автомобилей почти не было видно, зато на улицах города разъезжали разнообразные конные экипажи. Наряду с трамваями ходили омнибусы и конки.

Тон консерватизма задавал сам император. Франц Иосиф не был сторонником технического прогресса и принципиально не ездил на автомобиле. В его дворце было всего несколько телефонов, а секретарши имперской канцелярии не пользовались распространенными по всей Европе печатными машинками. По настоянию Франца Иосифа вся корреспонденция, начиная с его собственной, велась исключительно от руки.

Вскоре они достигли больничной аллеи и перед ними возник главный корпус, унылое серое здание. Чуть подальше вырисовывались очертания весьма примечательного сооружения, Башни Дураков, где всего каких-то тридцать лет назад еще содержали в ужасных средневековых условиях душевнобольных.

Гросс воспользовался боковым входом. Привратник в серой форме и с серым лицом — что весьма соответствовало окружающей обстановке — почтительно поклонился.

— Решили зайти еще раз, герр доктор?

Гросс кивнул.

— Надеюсь, вы помните о распоряжении инспектора Майндля из департамента полиции?

— Да, герр доктор, помню. Замечу, что сегодня прекрасный день для визита. Там сейчас прохладно. Как в соборе.

Вертен наконец понял, куда они направляются. Очевидно, криминалист позвонил своему бывшему коллеге Майндлю, и тот разрешил пропустить их в морг.

Они начали спускаться по лестнице. С каждым пролетом становилось все прохладнее, как предсказал привратник. Гросс остановился перед дверью с табличкой «Отделением 1».

— Это здесь.

Он легко постучал пару раз и сразу вошел.

В небольшом зале в два ряда стояли столы с мраморными столешницами. В каждой имелся желоб для стока жидкости. На нескольких лежали трупы, покрытые толстым белым, с желтоватым оттенком, полотном. Пол был выложен светло-желтой плиткой. Сверху из окна в комнату струился мрачный зеленоватый свет. В другом конце подвала с потолка на шарнирах свисали газовые фонари.

У одного из столов прозектор в халате, до локтей заляпанном кровью, внимательно вглядывался в брюшную полость трупа. Вертен задержал дыхание. В нос ударила вонь, смесь химикатов и разлагающегося человеческого тела. Он поспешно отвел глаза от трупа.

— Полагаю, инспектор Майндль звонил, — сказал Гросс, обращаясь к прозектору.

Тот не потрудился оторвать глаза от работы. Лишь коротко бросил:

— Седьмой стол.

Это был самый дальний стол от окна. Тело под покрывалом казалось небольшим по сравнению с остальными в зале. Гросс, очевидно, свой человек в морге, без церемоний отбросил покрывало. Вертен увидел девушку. Ее тело, совсем недавно свежее и полное жизни, теперь было жутковато-белым. Он не отметил на нем заметных признаков насилия. Только небольшой шрам на носу. Ее губы, которые вчера еще были розовыми и целовали мужчину, теперь тоже стали белыми. Соски так и не дождались, когда к ним приникнет младенец. Они потеряли свой замечательный цвет и обвисли. О жизни здесь напоминали лишь золотисто-каштановые волосы на голове и внизу живота девушки.

— Мэри, — неожиданно прошептал Вертен.

Ему показалось, что он действительно произнес это слово вслух, настолько несчастная девушка напомнила ему покойную невесту. Они были примерно одного возраста. И сразу накатила старая привычная печаль. Ощущение горя и вины за то, что он не был с ней, когда она в нем нуждалась. Вертен тогда работал целыми днями, часто задерживаясь до позднего вечера. Ему хотелось стать в Граце самым известным адвокатом по уголовным делам, и он до самых последних дней ее пребывания в туберкулезном санатории в Земмеринге[9]даже не осознавал, насколько она больна. Ее звали Мария Элизабет Фолькер, но она настаивала, чтобы имя произносили на английский манер. Мэри посмеивалась над серьезностью Вертена, ерошила ему волосы. С ней он оживал, чувствовал себя молодым. Порой она нежно журила его за то, что он много времени проводит в обществе бандитов и воров.

Родители постоянно упрашивали Вертена заняться более респектабельной практикой, но он не соглашался. Бросить уголовные дела его заставила Мэри.

Он помнил их последнюю встречу в санатории, как будто это было вчера. Ее щеки, порытые нездоровым румянцем, рассыпанные по подушке золотисто-каштановые волосы.

— Бедный Карл, — прошептала она. — Когда-нибудь ты поймешь, как много мы с тобой упустили.

Сразу после ее смерти Вертен переехал в Вену, где стал вести только гражданские дела. Такое он придумал себе наказание. И теперь, глядя на эту безвременно погибшую девушку, он чувствовал боль в груди. «Мэри, ненаглядная моя. Как же это я тебя потерял?»

Гросс тем временем снял шляпу и пиджаки принялся своими большими волосатыми руками ощупывать тело девушки. Он сжимал ей рот, раздвигал губы.

— Труп относительно свежий. Еще не прошло посмертное окоченение.

При этих словах произошло неожиданное. Нос девушки вдруг отвалился. Обнажились две зияющие дыры и розоватые хрящи. Вертен охнул, но Гросс, едва поморщившись, водрузил нос на место, как если бы это была деталь скульптуры, над которой он работал. Затем с тем же деловым безразличием криминалист осмотрел уши девушки, руки и ноги. Чем дальше вниз двигался Гросс, тем сильнее Вертену не хватало воздуха.

Слава Богу, что криминалисту было заранее известно, что преступник девушку не изнасиловал. И он не стал это проверять, а вернулся к голове. Поднял по очереди восковые веки, вглядываясь в безжизненные зрачки. После чего внимательно изучил шею трупа.

— Именно так. — Он кивнул адвокату. — Вертен, взгляните. Вот автограф убийцы.

Гросс приподнял голову девушки, осторожно, чтобы не упал отрезанный нос, обнажил сонную артерию на шее, где стал виден небольшой аккуратный разрез.

Вертен кивнул, тяжело сглатывая.

— Я полагаю, разрез он сделал, когда она была уже мертва, — сказал криминалист, опуская голову мертвой девушки. Голова тут же накренилась влево, отчего свалился отрезанный нос. Он быстро водрузил его на место и продолжил: — Вначале преступник сломал ей шею, как и другим четырем жертвам. Второй шейный позвонок треснул как грецкий орех, и это было причиной смерти. Что касается носов, то их он отрезал одним уверенным сильным движением и бросал рядом на тело куда попало.