выбросить. Так жалко, я на них столько копила. Мама с последней зарплаты добавила недостающую сумму, и я наконец их купила. Красивые, кожаные, на высокой подошве…
Слезы ручьями текут по щекам. Сажусь на траву, уткнувшись в колени, и реву, не могу остановиться. Мне жаль маму, жаль кроссовки, и себя жаль. Знаю, что вокруг никого, поэтому даю себе волю выплакаться.
Все равно я не буду здесь сидеть вечно. Выревусь, встану и пойду. Куда угодно. Искать воду, искать особняк Вишневских. Проситься у управляющего Григория Константиновича, чтобы разрешил мне помыться. Там у прислуги есть своя душевая комната. Переоденусь в униформу, а одежду высушу. Потом заберу в город, постираю…
За рыданиями не замечаю, как ко мне задом подъезжает машина, и поднимаю голову только когда слышу над собой голос Каренина.
— Я от тебя другого и не ожидал. Все, что ты можешь делать, это сидеть у обочины и реветь.
С ненавистью смотрю на холеное лицо.
— Тебе то что? Катись давай куда катился, а ко мне не лезь, — и снова утыкаюсь в колени, крепко обнимая их руками.
— Что ж ты такая злая, заучка? У тебя что, секса давно не было? — он опускается рядом на корточки, и у меня перехватывает дыхание.
Тот самый запах. Который был на рубашке. Теперь я не могу поднять голову — Каренин точно все поймет. Догадается, что я обнюхивала его рубашку и улетала… А разве в таком можно признаваться?
Вместо ответа отстраненно пожимаю плечами.
— Причем здесь секс? — мой голос звучит сухо и невыразительно. — Просто мне назначено на восемь тридцать, а как я приду в таком виде…
— Кстати, хотел спросить, что ты здесь делаешь? — мажор продолжает допытываться.
— Тебе-то что? — отвечаю устало. Собираю волосы и сворачиваю в узел. Оглядываюсь по сторонам, рядом растет куст с острыми листьями. — Можешь мне отломить эту веточку? У меня руки заняты?
— Зачем? — удивляется Каренин.
— Проткну тебе глаз, ты наконец отвалишь и оставишь меня в покое.
Он хмыкает, но веточку отламывает.
— Спасибо, — бросаю скупо, используя ветку в качестве шпильки, чтобы закрепить узел на затылке. Встаю и отряхиваю подсохшие комочки тины.
А это выход. Если встать на солнце и простоять так до обеда, вся эта грязь сама высохнет и отпадет.
Срываю пучок травы, протираю экран телефона включать пока боюсь, потом, когда нормально его почищу. Поднимаю сумку и забрасываю на плечо. Каренин отламывает еще одну веточку.
— Ты куда собралась?
— Пойду искать воду. Ты не знаешь, здесь есть речка? Или озеро? Ну хоть лужа, только почище этой.
Каренин не перестает качать головой, закусив ветку вместо сигареты. Ломает напополам, отбрасывает и поднимается с корточек.
— Садись в машину, — обходит внедорожник и садится за руль. Видя, что я все еще хлопаю глазами, нетерпеливо повторяет: — Ты с первого раза никогда не понимаешь, заучка? Тебе все время надо повторять?
— Не надо, — мотаю головой, — но и в машину к тебе не сяду.
Он снова выходит, берет меня за локоть и тянет за собой.
— Я никуда с тобой не поеду! — вырываю локоть и топаю ногой. — Оставь меня в покое. Что ты хочешь? Твоя рубашка чистая, выстиранная лежит у меня дома. Отстань от меня!
— Поехали, — говорит он неожиданно нормальным голосом, — у меня здесь дом. Примешь душ, переоденешься. Штаны я тебе найду, а твоя блузка у меня в машине.
— Не надо штаны, у меня есть одежда, в сумке, — сдаюсь под его напором.
У меня больше нет сил сопротивляться. Если и правда так можно, то почему нет? Подхожу к открытой дверце внедорожника, заглядываю в салон и нерешительно останавливаюсь.
— Чего тормозишь? — Каренин не доверяет, нависает сзади. Оборачиваюсь и стараюсь реже дышать, чтобы не уплыть от запаха. И еще стараюсь не думать, как ужасно пахнет от меня.
— У тебя салон светлый. Вымажется.
Он чешет затылок, идет к багажнику. Достает из спортивной сумки полотенце и бросает на сиденье.
— Вот, возьми. Я в город ехал, в зал. Тренироваться.
Мог бы и не говорить. Перед глазами сразу возникают ровные кубики пресса. Мысленно размахиваю руками, отгоняя видение, а сама накрываю сиденье полотенцем.
— Ты сам живешь? — спрашиваю, когда автомобиль трогается с места.
— С родителями. Но они еще спят, рано же.
— А тебе чего не спится?
— Говорю же, в тренажерку ехал.
— Останови, — хватаю его за руку, лежащую на руле, — высади меня.
— Что опять? — он тормозит с недовольным видом и оборачивается ко мне.
— Я не пойду в дом пугать твоих родителей.
— Ладно, не иди если не хочешь. Я тебя через гараж проведу в свою комнату. Нас никто не увидит. Только тогда пригнешься, когда будем в ворота въезжать, чтобы тебя охрана не увидела. У нас там камеры. Так тебя устроит?
— Конечно, пригнусь. Только скажи когда.
Если так как он говорит, то можно. Принять душ и переодеться — это единственное мое желание. А кроссовки… Попробую отчистить, когда приеду домой, в город.
* * *
— Да не так, — Каренин берет меня за плечо и толкает вниз, — лучше на пол сядь. Твою голову видно, охранник решит, что ты мне отсасываешь.
— Убери руку! — возмущенно сбрасываю его лапищу со своего плеча и сползаю между сиденьем и торпедой.
Хорошо, что он не видит сейчас моего красного как помидор лица.
— Ты чего так покраснела? — Каренин рулит одно рукой и смотрит с непониманием. Рано радуюсь, все он видит.
— Не твое дело, — бормочу, вжимаясь в торпеду.
— Ни разу в машине не отсасывала, что ли? — не унимается мажор.
— Ты так говоришь, как будто тебе каждый день это делают, — огрызаюсь, а сама незаметно щипаю себя за руку. Может, щеки тогда перестанут так гореть.
— Не каждый, ты права. А знаешь, почему? Это привилегия, которую надо заслужить.
— Так объяви кастинг.
— Ты точно не пройдешь, заучка, — убежденно говорит Каренин. — Ты вообще не в моем вкусе.
— Хоть в чем-то мне повезло, — ворчливо отвечаю. — Долго мне еще тут сидеть?
Мой вопрос остается проигнорирован, но в окно вижу, что автомобиль под уклоном въезжает в подземный гараж.
Каренин выходит из машины. Я, извиваясь как червяк, начинаю выползать из-под сиденья. Дверца рядом распахивается.
— Шевелись быстрее, пока нас не засекли.
— Я и так шевелюсь. Куда быстрее?
— Много разговариваешь, — оборачивается и сверкает недовольным взглядом.
Хочу огрызнуться, что нормальные водители перед лужами притормаживают. Но вовремя вспоминаю, что это мне нужен душ, а не ему. И захлопываю рот. Это не укрывается от Каренина, он удовлетворенно хмыкает.
— Туда, — кивает на лестницу и первым начинает подниматься.
Останавливается перед крайней дверью,
