— Давай спать. Ты ложись здесь на диване, а я как-нибудь расположусь на полу. Приедет твой охранник — я откуплю тебя на всю ночь.
— Может, я лучше домой поеду, — проговорила девушка.
— А где ты живешь?
— В Голицыно, — ответила она.
— С ума сошла! — воскликнул я. — Время — первый час ночи! В какое Голицыно ты поедешь? Или ты хочешь, чтоб тебя на халяву изнасиловал в электричке какой-нибудь сексуальный маньяк?! Спи и ни о чем не беспокойся. Я не буду тебя трогать.
Света пожала плечами, затем отвернула одеяло, плюхнулась на спину, прижав к животу коленки, накрылась одеялом и вытянула ноги.
И заорала так, как будто сексуальный халявщик поджидал ее не в электричке, а в моей постели. Девушка выскочила из-под одеяла и, стоя на подушке ногами, продолжала визжать.
— Что случилось? — рявкнул я, схватив Свету за руку.
В дверь забарабанили, и раздался голос Елены Владимировны:
— Саша, что там у вас? Вам помочь?!
Я открыл дверь. Елена Владимировна куталась в халат, а из-за ее плеча выглядывал Виктор.
— Что у вас произошло? — переспросила соседка.
— Не знаю, — растерянно ответил я и, повернувшись к Свете, которая успела спрыгнуть с дивана и теперь стояла на полу, поеживаясь и всхлипывая, спросил. — Что с тобой?
— Там какой-то зверь? — прошептала она, кивнув в сторону дивана.
Я стащил одеяло, и мы увидели свернувшегося шаром ежа. Это был звездный час его жизни. Ради этого его растили и нежили — чтоб подсунуть кому-нибудь в постель.
— Витя, что здесь делает твой ежик? — раздался гневный голос Елены Владимировны.
Ее сын в ответ выпучил глаза и развел руками.
— Но не мог же он сам сюда пробраться?! — не унималась соседка.
— А это я! Я его сподобил! — послышался голос Игоря Анатольевича, и через секунду он появился сам.
— Зачем ты это сделал?! — накинулась Елена Владимировна на мужа.
— Чтоб не спать, — ответил он и добавил, обращаясь ко мне. — Здесь спать нельзя!
Для Елены Владимировны ситуация прояснилась и наступила пора решительных действий. Отодвинув меня в сторону, она прошла к моей постели, на краю которой сидела и всхлипывала пребывавшая в шоке Света, взяла ежа, ничуть не смутившись его колючестью, и всучила зверя в руки сыну.
— Ай! Колется же! — вскрикнул тот.
— А ну марш в комнату! — приказала соседка.
И видя, что она рассердилась не на шутку, Воронков-старший и Воронков-младший поспешно ретировались — каждый в свою сторону.
Сама Елена Владимировна ушла на кухню, но через секунду она вновь появилась в моей комнате со стаканом воды в руках.
— Выпей, — она протянула его Свете.
Та сделала несколько глотков и вернула стакан.
— Спасибо, — пролепетала девушка.
— Вы уж извините, — произнесла Елена Владимировна.
— Ничего-ничего, — пробормотал я.
— Надеюсь, мы больше вас не потревожим. Спокойной ночи, — с этими словами Елена Владимировна оставила нас одних.
— Может быть, я все-таки поеду домой?! — спросила девушка.
— Ложись спать, — махнул я рукой, — это же просто ежик.
Девушка пожала плечами и полезла под одеяло. А я устроился на полу.
Я лежал на спине и перебирал в уме события прошедшего дня. Переезд, дворник дядя Саша, сошедший с ума Воронков, его аппетитная жена, угрюмый Витя, Света, банда злобных кавказцев, ежик в дозоре… Мысли мои начали путаться, некоторое время я пытался бороться со сном, размышляя о всякой всячине, но, в конце концов, не выдержал. Мне начало грезиться какое-то сновидение, сознание медленно покидало меня, и неожиданно я куда-то провалился.
Обычно в таких случаях спящего человека охватывает глубокий сон до самого утра. Но вместо этого ко мне вернулось сознание, и я стал мыслить ясно и четко, отлично ориентируясь в происходящем, как будто я только что встал после восьмичасового сна, выпил две чашки крепкого кофе, выкурил сигарету и обругал матом дежурного по роте. Я лежал на полу на сымпровизированной постели, подо мной был жесткий паркет, и в то же время я продолжал куда-то падать со все возрастающей скоростью, причем, я падал один, а мое ложе оставалось на месте. Меня охватила паника, потому что со мною происходило нечто, не поддающееся никаким разумным объяснениям. Я пытался кричать, но крик застрял в горле. И вдруг я отделился от собственного тела. Да-да, я стал ощущать себя отдельно от физической оболочки. Тело оказалось чем-то вроде скафандра. Я продолжал падать теперь уже с реактивной скоростью, меня колотила дрожь и оглушал дикий рев. И кончилось тем, что я вылетел через затылок из собственного тела и повис в воздухе, как нечто невидимое и не имеющее ни формы, ни цвета. Я умер, — вот первое, о чем я подумал, сверху глядя на себя, распростершегося на полу. Второе — о том, что вопреки вызубренному в военном училище историческому материализму и после смерти можно жить. По крайней мере, я продолжал мыслить и видел сразу же все вокруг. Такими были мои ощущения в первый миг после того, как покинул бренное тело. А в следующее мгновение меня охватил такой неописуемый ужас, какого я не испытывал никогда в жизни ни до, ни после этого астрального путешествия.
Тут следует оговориться, что передать словами мои ощущения и события, произошедшие после того, как я отделился от тела, практически невозможно. И мой рассказ — это попытка юродивого, чудом исцелившегося от глухоты и немоты, объяснить другому глухонемому, что такое музыка. Мои первые впечатления полностью совпадают с описаниями, приведенными в книге доктора Моуди «Жизнь после жизни». Но упомянутый автор сделал неверные выводы. Послушать его, так после смерти всех нас ждет царство света, любви и умиротворения. К такому заключению пришел он, выслушав сотню рассказов о нескольких первых минутах пребывания на том свете. Представьте себе: женщина рожает двойню. Первый новорожденный лишь на секунду выглянул на свет божий и вновь скрылся в утробе матери. Что он расскажет брату-близнецу? — То, что страшен лишь первый вдох, а затем их ждет свет и люди в белых халатах, спешащие на помощь при малейшей необходимости. Окрыленные этим знанием, явятся они в эту жизнь, и очень скоро их животики будут сводить судороги от пучащих их газов и они узнают, что их папа — негр, и поймут, что мир полон боли и несправедливости.
Но вернемся в комнату. Итак, я завис над собственным телом, я видел все вокруг себя, но был не в силах пошевелиться. Мне было страшно, и этот страх парализовал меня. Но через некоторое время я понял, что этот самый страх есть не что иное, как притяжение моего тела, и если я преодолею это притяжение — читай: преодолею страх, — то смогу и полететь куда-нибудь. Я собрал все свое мужество, сделал рывок и начал витать по комнате над спящей девушкой, над своим телом и не разобранными тюками с одеждой.
