обрывков воспоминаний, я встала с колен и с гордо поднятой головой зашагала обратно в дом жреца.
* * *
— Ночь будет долгой, — задумчиво произнёс Хонза, наблюдая, как вереницей в хижину входили туземцы, приносившие блюда с едой и вязанки тростника на постели нам с Иорветом. — Попируем напоследок.
На дощатом полу в центре комнаты женщины расстелили пёструю ткань, разложили плотные подушки. На скатерти теснились плетёные плошки со снедью. Я с подозрением косилась на еду — есть хотелось ужасно, но не хотелось невзначай присоединиться к каннибалам. Хонза хохотнул.
— На человечину не надейся, тростниковые люди, в отличие от других тутошних племён, культурные — едят её только по делу.
— Тростниковые люди? — переспросила я.
— Да, так их звали другие по ту сторону гор. Они всё делают из тростника: пекут коренья, давят масло, сироп выпаривают, посуду с мебелью плетут, крыши кроют, — жрец обвел рукой избу. — Притащили семена на Пустоши, на болотах рядом растят. А мясо — это киоре, крыса местная.
Я узнала в запечённых тушках тех животных, что ловили мы c Иорветом. Туземцы один за другим вышли из хижины и, судя по звуку, заперли дверь снаружи. Иорвет опустился на подушки, поднёс к лицу и понюхал варево с кусочками зелёных стеблей.
— А теперь, жрец, — последнее слово эльф произнёс с издевательским нажимом, — рассказывай с самого начала.
Хонза скинул капюшон и повалился на подушки рядом. Цепкая рука ухватила жареную лапку с коготками, и зубы впились в мясо.
— Что же, коль коротать последнюю ночку, так слушайте, дети мои, — торжественно начал он, потом хихикнул, выражение лица опять изменилось. Этот человек менял маски так же легко и непринуждённо, как, по слухам, придворные дамы перчатки. — Страдаю я тут уж три года в вынужденной эмиграции, из-за несовместимости моего характера с характером властей Темерии.
— Бежал после битвы под Бренной? — спросил Иорвет.
— Слыхивал я про побоище под Старыми Жопками, что войну перевернуло, про Бренну не слыхивал. А бежал я ещё до Жопок, пока они не начались, получается, — Хонза хохотнул своей шутке и продолжил: — Как в Вызиму на сбор пришел с компашкой одной, посмотрел вокруг, так родными трущобами и утёк. Где я и где все эти вояки? В карты сыграть или дельце провернуть — это завсегда. А пику в руках держать и дохнуть на поле в грязи — увольте.
Он достал из складок мантии бутылку, сделал пару глотков.
— Шёл я оттуда долго. Таких, как я, бежало — немыслимо, да и дорога не сахар — деревни в огне, сытыми лишь трупоедов видал. Но, так или иначе, госпожа моя удача ручкой своей мягкой прикрывала, в обиду не давала. Покуда короли земли пилили, добрался я до Гнилого Урочища, и повстречался мне там монах с грузом до Цинтры. Охраны у него и не было уж к тому моменту. Ну, партеечка-другая, м-м-м… то-сё, так с утра и телега с грузом и одежды монашеские в полном моём владении были. Я уж думал, загоню груз-то, сундуки открыл, а там — твоя бандитская рожа, — Хонза обвёл рукой стены, показывая на постеры. — Четыре грёбаных ящика с портретами, ещё туссентской типографской краской пахли, как помню. Их бы и бросить, но у меня правило — что в руки попало, то и цени, не то душечка-удача спину покажет.
Снаружи послышались звуки. Я отложила сладковатый корень, встала и подошла к крохотному, в брус высотой, квадратному оконцу в стене. Туземцы собирались вокруг костров, многие держали в руках узкие барабаны и выстукивали ладонями ритм.
— Танцевать сегодня будут, — подтвердил Хонза. — Так о чём это я? А, об удаче. Помню, ещё пацанёнком пристроила меня матушка в лечебницу Святого Лебеды в Вызиме горшки выносить. «Хонзик, — говорила она, — надо приучать тебя к добродетельным делам». Я, не будь дурак, что мне в руки попало, то и использовал. А тот трактирщик судье потом кричал, что я ему пиво продал, которое мочой отдавало. Какого чёрта?! Почему отдавало? Это и была настоящая моча!
Я помимо воли расхохоталась. Иорвет полыхнул на меня взглядом и посмотрел на Хонзу так, будто тот был навозной мухой.
— Ближе к делу, ночь не бесконечная.
— Ну, так по Пустошам я проехал без инциденций, но заловили меня, как и вас, тростниковые люди. Я пошукал туда-сюда, у них как раз старый вождь помер, не выдержал перехода. И были они такие неприкаянные, такие несчастные! Ждали знака, чтоб с предками своими воссоединиться. Ну, я и дал им этот знак, тут сундуки с твоей рожей и пригодились. Я дал им Мессию! Но кто, твою мать, мог подумать, что знак этот исполнится?
— Как они поверили тебе? Почему не проверили зельем правды? — удивлённо спросил скоя'таэль, скользнув взглядом по плакатам со своей физиономией.
Хонза усмехнулся, покровительственно посмотрел на Иорвета.
— Э, брат. Для того, чтобы во что-то верить, вовсе не обязательно знать, что это правда.
— Ты не мог придумать какую-нибудь другую теорию? Чтобы не надо было идти на встречу с предками?
— Так не работает, сидх. Я лишь приукрасил то, во что они верили и так.
Ритм за окном набирал обороты. В свете костров изгибались полуобнажённые тела, женщины скинули накидки и кружились, притоптывая, вокруг их ног летали юбки. Я осторожно толкнула дверь, она и правда оказалась запертой снаружи.
— Ты не обманывайся, что мы тут жрецы, мессии и пророки. Мы — пленники. Недостающее духовное звено в пищевой цепочке великого бога огня Тукаитауа. Первыми к нему на встречу отправятся женщины, следом мужчины, потом мы с пророчицей, потом Мессия, а потом уж вожди. Они главные тут — три брата, сыновья того помершего вождя. Очень эффективные ребята. Мне бы такую ганзу, да в Новиграде, — он мечтательно закатил глаза. — Да и всё их племя, как единый организм: как ушли из пустыни, так и живут ради одной цели. Вы заметили, что среди жителей нет ни стариков, ни детей?
— И куда они их девают? — шёпотом спросила я, тут же пожалев о вопросе.
— Ну как вам сказать. Не будем портить аппетит, — Хонза опять присосался к бутылке.
— Ради какой цели они живут? — я не представляла себе, ради чего можно было бы пойти на неназванные, но явно ужасные жертвы, это не укладывалось в голове.
— Встретиться с Тукаитауа, воссоединиться со своим богом.
— Да что это значит — воссоединиться? — воскликнула я.
— Отдать свои души, сгореть, — потерянно ответил Хонза. — Огненный бог их, Тукаитауа — жадная сволочь. И злобная. Его ещё умаслить надо, чтобы он душеньки принял. Вы думаете, откуда культисты
