class="p1">Я делаю прерывистый вздох.
Неужели она появилась так поздно, потому что надеялась, что меня здесь не будет?
Я могу уйти.
Если она этого хочет, я уйду.
Видит Бог, я сделаю для нее все, что угодно.
Но настойчивый голос в моей голове шепчет, что, возможно, только возможно, она хочет побыть здесь, со мной, в темноте.
Никаких любопытных взглядов с балкона. Никаких смеющихся детей, ныряющих бомбой в бассейн.
Только она и я, в бархатной тени.
Я тихонько прохожу по своему кабинету. Здесь горит лишь одна лампа, от которой исходит тусклое свечение, но я все равно выключаю ее. Когда я подхожу к двери, мои шаги становятся тише, их звук поглощается потертым ковром.
Я хватаюсь за дверную ручку. Зажмуриваюсь и прислушиваюсь к бешеному стуку своего сердца.
Затем я с шипением делаю глубокий вдох, поворачиваю ручку и выхожу во двор.
Пять
Элси
Я сказала себе, что не приду. Что могла бы провести целый день вдали от него, ведь, черт возьми, я не наркоманка, жаждущая дозы.
Но вот я здесь, иду босиком по двору, каменные плитки все еще хранят тепло от солнечного света. Луна — вместе с тысячами сверкающих звезд — сияет над головой, но я смотрю на свет в его кабинете, опуская свой матрас на воду.
Золотистое сияние такое слабое, что едва пробивается под дверь. Если бы я не смотрела, то пропустила бы, как оно гаснет. Все стихает, темнота становится глубже, и затем не остается ничего, кроме теней и тишины.
Я с трудом перевожу дыхание.
Он идет?
Он ушел?
Ночной ветерок стал прохладнее, овевает мою обнаженную кожу, и от него бегут мурашки. Я ерзаю на своем матрасе, будучи измученной и обеспокоенной, и с трудом сдерживаю стон от того, как сильно хочу смотрителя.
Если он уйдет, если вернется в свою квартиру или же взглянет на меня и отвернется…
Я этого не вынесу.
— Пожалуйста, — шепчу я, хотя он меня не слышит.
Мои губы дрожат, я так напряжена. Затем тихий удар эхом разносится по двору, и я дергаюсь так сильно, что чуть не падаю.
— О Боже мой. О Боже мой, — бормочу я себе под нос, устраиваясь поудобнее на своем месте.
Мое сердце колотится так, словно я стою на вершине самого высокого трамплина для прыжков в воду.
— Так, ладно.
— Элси, — тихо прозвучал низкий голос.
Его ботинки застучали по плитке. Я вглядываюсь в темноту, но луна слишком яркая и ослепляет меня.
Я его не вижу.
Но он видит меня.
Он кружит вокруг. Крадется вдоль края бассейна, ветерок доносит до меня его хриплое дыхание. И я в ловушке, пригвождена к месту его пристальным взглядом, и, Боже, я никогда не чувствовала себя такой разгоряченной, нуждающейся и напряженной.
— Пожалуйста, — шепчу я снова.
Я не могу ясно мыслить. Не могу думать. Только не сейчас, когда он так близко.
— Ты знаешь, кто я?
Я вытягиваю шею, пытаясь понять, откуда прозвучал вопрос.
— Д-да. Вы мистер Таннер.
Наступает пауза, и я почти слышу, как он улыбается.
— Просто Таннер.
— Смотритель, — заканчиваю я, будто он не знает. Затем, набравшись смелости, добавляю: — Я надеялась, что вы будете здесь.
Молчание затягивается.
Я напрягаюсь, чтобы услышать, что он говорит, или же кашляет, или еще что-нибудь, но мой матрас медленно плывет по течению, и я теряю представление о том, где нахожусь. Вокруг нет ничего, кроме луны, звезд и его глубокого, хрипловатого голоса, доносящегося до меня.
— Это так, Элси? Почему?
Я облизываю губы.
Подбираю слова, но ничего другого не приходит на ум.
— Мне нравится, когда ты наблюдаешь за мной.
Резкий вдох.
Он прорывается сквозь тишину, и я быстро поворачиваю голову, чтобы найти его. От этого движения мой матрас начинает вращаться быстрее, и я протягиваю руку, тщетно желая коснуться его сильной груди.
Когда он снова заговаривает, его голос звучит еще грубее. — Действительно, Элси? Хорошо.
Ботинки стучат по плитке, и я мотаю головой. Слышен шелест ткани.
— Потому что мне нравится наблюдать за тобой. Нравятся твои блестящие красивые волосы.
Что-то мягкое падает на шезлонг.
— Мне нравятся твои большие голубые глаза.
Раздается шорох, словно жужжание мухи.
— Но больше всего на свете мне нравится смотреть, как подпрыгивают твои сочные сиськи, когда ты идешь. Мне нравится округлость твоих бедер, созданных для того, чтобы их сжимали такие большие руки, как у меня. Я хочу оставить на них свои чертовы отпечатки пальцев.
Он делает паузу. Затем тихо спрашивает: — Это нормально, Элси? Нормально, что мне нравятся твои сладкие сиськи?
Я киваю так быстро, что мой матрас раскачивается. Затем хватаюсь за бортики, чтобы удержаться на плаву, и хриплю: — Д-да. Это определенно нормально.
Пауза затягивается. Так долго, что я не могу дышать. Затем о плитку ударяется сброшенный ботинок.
— Отлично.
Я знаю, когда он заходит в бассейн. Я бы узнала это, даже если бы заткнула уши, и даже если бы повязка на глазах скрывала от меня его тень. Как только его тело касается поверхности воды, между моими бедрами учащается пульсация.
— Таннер, — шепчу я.
Мой матрас покачивается на воде. Он приближается и появляется в лунном свете, и теперь я могу его видеть. Его широкие плечи и плотную грудь, испещренные шрамами и поросшие волосками. Его соски напоминают темные диски, а лицо в полумраке кажется суровым, и страх с вожделением пробегают по моей спине.
Я его не боюсь.
Не совсем.
Но мне нравится, насколько он крупнее меня. Насколько сильнее. То, как он хмуро смотрит на меня, пробираясь сквозь воду.
Таннер останавливается рядом с моим матрасом, нависая надо мной и заслоняя луну. Я хочу повернуться и всмотреться в воду — попытаться понять, полностью ли он обнажен — но, слава Богу, останавливаю себя.
Его грудь вздымается, посылая крошечные волны подо мной.
— Значит, ты все-таки плаваешь.
Уголок его губ приподнимается.
— Иногда. Когда меня манит прекрасная русалка.
Он был там.
Меня охватывает чувство уверенности. Таннер был сегодня в аквариуме. Я не схожу с ума, и я не единственная, кто одержим. Он хочет меня так же сильно, как и я его.
К черту все.
Пора набраться храбрости.
Я выпрямляюсь, оседлав свой матрас, и притягиваю его лицо к своему.
Шесть
Таннер
Я нехороший человек. Всегда так считал, но, прижимая эту молодую женщину к своей груди,
