удержался, чтобы тут же не взбежать наверх по трапу.
Паруса, правда, были спущены. Это не остановило Петра. Он прибавил ходу, еле сдерживая нетерпение. Подойдя ближе и разглядев надпись «Ресторан», крякнул от досады.
– Плавучая ендова, лохань со жратвой, а не корабль. Жалею, друже, судьбу твою – толстые зады видеть заместо стран иных! При мне б тебя другое ожидало!
От размышлений монарха отвлек звук клаксона. Неугомонный Иван Данилович выскочил из машины и поравнялся с Петром.
– А вон через реку Летний ваш дворец виден за деревьями и Летний сад там, что вы разводили.
Петр обошел его и прибавил ходу. Иван Данилович остановился в растерянности.
– Да отстань ты от него! – высунулся из окна водитель. – Одному ему надо побыть! Садись. Тебя звать-то как?
– Иван Данилович. А вас?
– А меня Толик. Чего ты за ним бегаешь? Пусть себе идет!
– Как идет? Вы соображаете? Он вмиг в какую-нибудь историю влипнет! Современности ж не знает!
– Слушай, кончай уже! Кино, что ли, снимаете?
Иван Данилович поперхнулся от возмущения.
– Вы что, не поняли? Настоящий он, не артист никакой! Он – Петр Великий, тот самый.
– Похож, не спорю. Я еще подумал: ну загримировали мужика! И на ходулях, думаю, как на своих двоих двигает!
– На ходулях! Вы посмотрите, как он быстр! Пока мы с вами говорим, он уже вон где! А где он, кстати? – взволнованно завертел головой Иван Данилович.
– В церковь он вошел, вон в ту, круглую. Да сиди ты. В молитве третий лишний!
* * *
Петр, действительно направился в Троицкую церковь, что стояла на месте прежней, деревянной. Вспомнил он морозный день и свадьбу патриарха Всешутейного собора Никиты Зотова – учителя его с малых лет. Вздумал старик в восемьдесят лет жениться. Уже само это известие показалось Петру настолько нелепым и смешным, что захотелось и отпраздновать особо. Благо, и невеста была не молодка. Шестидесяти лет будущую жену подобрал себе Никита. По случаю такого события набелила она лицо, накрасила ярко щеки и сидела в санях с престарелым женихом прямая и гордая, как будто и не ведала, что в упряжку князя-кесаря заместо лошадей впряжены медведи.
А самих «молодых» тянул олень, вытаскивая тонкие ноги из снега. Нева к тому времени замерзла, и вся свадебная процессия направлялась самой короткой дорогой – по льду.
Ехали от его, царского, Зимнего дворца на ту сторону к деревянной Троицкой церкви. И дипломаты, и сенаторы, и высшие военные чины, и иноземные гости – для каждого у Петра был и костюм задуман, и роль отведена. Вроде и свадьба настоящая, а глядя на каждого, со смеху покатишься. Народ толпился на берегу, смотрели во все глаза. Показывали пальцами, хохотали, держась за бока. Хлопали шапки оземь – спорили, у кого из сановников какой костюм. Петербург – город немноголюдный, важных персон знали в лицо. Мужики держались поближе к выкаченным на берег бочкам с брагой, к кострам, где жарилось угощение, выставленное по такому случаю женихом. Молодые девы горели красными на морозе щеками, но не уходили, хоть холод пробрал до костей.
Свадьбы всегда вызывали повышенный интерес, как и любое событие небогатого в то время на зрелища города. Поэтому Петр каждое торжество старался устроить почуднее, готовясь к празднованиям с такой же тщательностью, как и к сражениям. По прибытии на ту сторону вся процессия во главе с царем, облеченным в костюм пирата, спешилась и торжественно прошествовала в церковь. Смешки и шуточки остались за деревянными стенами. Здесь все было взаправду. И даже полупьяный жених изо всех сил старался не икать и не шататься, пока проводили обряд венчания. Шутки шутками, но к Таинству веры в Бога Петр всегда относился серьезно.
Вот и сейчас, сам от себя того не ожидая, зашел в церковь. Не только наедине со своими мыслями ему нужно было побыть, но и наедине с Богом.
Вошел и тряхнул головой, привычным жестом скидывая парик. Усмехнулся, что возвращалась память движений, при входе в дом Божий он всегда избавлялся от головного убора.
Церковь была новая, современная. Народу мало. Слева сидела женщина в платочке. Перед ней были разложены свечи. Петр привычно, как хозяин, взял самую большую свечу и направился к иконе Святой Троицы.
– Будьте добры, заплатите, – обратилась к нему женщина.
Петр уставился на нее сердито, что прервали его разговор с Всевышним.
– Без денег уже и к Богу не обратиться?! – спросил он.
– Ну почему, молитесь себе, но свечки у нас платные.
Петр перекрестился, постоял, помолился и, положив свечу обратно, вышел из церкви.
– Благословение Господне не купишь! – сказал он служительнице напоследок.
* * *
Выйдя из церкви, направился самодержец прямо к мосту на Заячий остров. Пройдя небольшой сквер, дошел до светофора и, не зная, что это такое, зашагал вперед, невзирая на загоревшийся красный свет.
Иван Данилович в ужасе высунулся из машины.
– Задавят ведь, Толик. Задавят! Только воскрес! Им же, гадам, все равно, кого давить!
– Да стой ты! – схватил его за полы пиджака водитель. – Он большой, его видно, – объедут.
– Уф, кажется, уже на той стороне. Глаз да глаз за ним! Не выпускайте его из виду!
Петр тем временем благополучно перешел дорогу, не обращая внимания на мат, доносившийся до него со всех сторон.
– Не разучились за века! – хмыкнул он. – Да мы и не то слыхали, покуда город строили!
В первый же момент, увидев Заячий остров и Петропавловскую крепость, Петр хотел бежать туда. Ноги сами несли.
* * *
Бывшая когда-то неприступной крепость показалась Петру уменьшившейся в размерах. По Ивановскому мосту он вошел внутрь. Навстречу шли оживленные толпы иноземцев, и уже во второй раз, как и в музее, он удивился, узнавая итальянскую, испанскую, французскую речь. В его время, помимо русского, здесь слышался голландский, аглицкий, немецкий говор.
– Отовсюду понаехали! – усмехнулся он.
Пройдя через ворота, Петр увидел свой бастион и, привычно взглянув на Меншиковский, подумал: «Всё одно мой крепше!».
Наблюдать за возведением бастионов поручил пятерым: Меншикову, Зотову, Головкину, Нарышкину, Трубецкому. Три шкуры с них драл и смотрел в оба, чтобы камень со строительства к себе по домам не крали. Особливо за Алексашкой нужен был догляд! Милый друг пер домой все, что плохо лежало! К тому году дворец, что он строить начал для себя, не уступал, а то и превосходил красотами царский.
– Видать, наворовал довольно, коли громину такую размахнул! – укорял его Петр.
– Да что ты, мин херц, обидно даже, – оправдывался Алексашка. – Для пользы государевой бьюсь. Вон к тебе послы заморские придут, а
