гильзы, чтобы позже рассыпать на новом месте. Немецкую технику: грузовик, несколько мотоциклов, бронетранспортер и легковой «мерседес» — также следовало перегнать в лес, после чего уничтожить гранатами для достоверности боя.
Заметив подростка, за которого перед смертью просил Тихонович, Чепраков призывно махнул ему рукой.
— Значит, это ты сколотил отряд мстителей? Собирались с фашистами воевать?
Надеясь услышать похвалу, Николай с гордостью ответил:
— И воевали!
Лицо Федора Ивановича посуровело:
— Воевать нужно с головой! Могли невинных людей почем зря погубить.
Коля смутился:
— Я не думал, что так получится…
— Значит, хочешь воевать? — Голос Чепракова потеплел. — Тогда иди к нам. Я вообще-то не беру в свой отряд юнцов, но за тебя сам Петр Игнатьевич словечко замолвил. Да и Акулина, мать твоя, тоже просила. Между прочим, она у тебя настоящий герой! Помогает партизанам в очень важном деле.
Предложение прозвучало столь неожиданно, что привело подростка в замешательство. Обернувшись, он ухватил взглядом ожидавшую в сторонке мать. Только сейчас обратил внимание, как осунулось и посерело за эти дни ее лицо. Несказанной нежностью наполнилось его сердце.
Подойдя, Акулина легонько взъерошила светлые вихры сына:
— Иди! Тебя все равно дома не удержать, а так хоть под присмотром старших будешь.
Коля решительно отстранился. Это разве дело?! Человека в партизаны приглашают, а она с ним — как с мальчишкой! Что подумает Федор Иванович? Он хотел сказать, что уже взрослый, что не надо с ним так-то, но, заметив, какой печалью наполнились глаза матери, промолчал.
— Ну, так что, Николай, пойдешь к нам? — повторил Чепраков. — Парочка смелых птенцов нам в отряде не помешает. Годков-то тебе сколько?
От радости Коле хотелось закричать, но сравнение с птенцом покоробило.
— Вообще-то мне семнадцатый пошел… — нахохлившись, выпалил он на одном дыхании и, немного подумав, добавил для солидности: — И я хорошо стреляю!
— Ну-у! — Брови Федора Ивановича взлетели. — Тогда сам бог войны велит тебе идти в мою дружину! — улыбнулся офицер. — Добро пожаловать в ряды партизан, боец Цвирко! Посмотрим, на что ты годишься.
Сердце Николая радостно колотилось, когда он пожимал крепкую, шершавую ладонь капитана.
Оставив село под захлебистый лай собак, отряд вышел к подлеску. Здесь было решено разделиться на две группы. Основная часть возвращалась с командиром в лагерь. С ним уходили и Акулина с сыном. Второй группе, возглавляемой старшим лейтенантом Виктором Вовком, предстояло завершить задуманное.
— Надо спешить! — торопил капитан. — Дождь собирается. Нам это на руку. Смоет следы колес.
— Успеем, Федор Иванович! — заверил Вовк.
Остановившись за бровкой дороги, командиры наблюдали, как мимо, скрипя и покачиваясь на ухабах, тянулись телеги с телами убитых фашистов. Неожиданно сбоку вынырнул новоявленный боец Цвирко и, как заправский военный взяв под козырек, обратился:
— Товарищ командир, разрешите доложить?
Федор Иванович приветливо кивнул:
— Разрешаю!
— Здесь не все полицаи. Двоих нет, как минимум.
— Ты уверен? — насторожился Чепраков.
— Точно говорю! Нет тех, кто мамку вчера били. Фамилию одного я хорошо запомнил — Матюшин. Второго узнал бы в лицо.
Капитан повернулся к Вовку:
— Что скажешь, Виктор? Плохо зачистили?
Офицер недоуменно пожал плечами:
— Уйти никто не мог. Мы все тщательно осмотрели. В живых остался только один полицай из местных. Жители собирались над ним самосуд учинить, но я не допустил. Сказал, чтобы все было по закону.
— По закону — это правильно, — согласился Федор Иванович. — Все же надо было по всем дворам пройтись. Может, кто спрятался… Ты представляешь, что будет с жителями, если хоть один фашист остался в живых? Завтра же немцы все село сожгут! — Капитан стал привычно пощипывать короткую бородку. Он так делал всегда, когда нервничал или крепко о чем-то задумывался. — Придется людей с собой уводить!
Вывод мирных жителей из села мог надолго связать руки партизанам. Их разговор слышал медленно проезжавший мимо возница. Спрыгнув с телеги, мужчина рассказал, что видел, как ночью из села выезжал грузовик с несколькими полицаями.
— Очень надеюсь, что эти двое были среди них, — облегченно вздохнул Чепраков.
Отпустив возницу, Федор Иванович одобрительно похлопал нового бойца по плечу:
— Ну, Николай, считай, что проверку на внимательность ты прошел на «отлично»! Остальному тебя подучит… — Оглядевшись по сторонам, командир окликнул старика с окладистой бородой: — Захар Петрович! Ты, кажется, просил подобрать тебе помощника? Вот, рекомендую — Коля Цвирко, наш новый боец.
Подойдя ближе, старик приосанился, скептически оглядел невысокого худощавого паренька.
— Жидковат будет, Иваныч! Недокормыш какой-то… Сдюжит ли? Сам знаешь, на наших-то партизанских харчах растущее тело не засалится, лицо не замаслится.
По усталому лицу Чепракова пробежала едва заметная улыбка.
— Сдюжит, сдюжит! Чувствую, паренек с характером. А жирок… Жирок — дело наживное.
— И то верно. — Старик указал подростку место подле себя. — Ходи сюда! Буду учить, как хозяйством управляться.
— Каким еще хозяйством? — воспротивился вдруг Николай. — Не согласен я становиться на хозяйство! Я воевать хочу!
— Воюваты? — Пряча в густых усах улыбку, Захар Петрович укоризненно покачал головой: — Хм! Сперва горшки за ранеными поноси, а тоди и повоюешь, а то враз в шею вытолкаю.
Говорил старик на смеси русских и украинских слов, что делало его язык трудно воспринимаемым для слуха. Но тон, каким было сказано, заставил Колю согласиться.
— Ну, горшки так горшки, — опустил он голову. — Только воевать я все равно буду!
— А як же! Без тэбэ мы Гитлера брать нэ будэмо! — то ли в шутку, то ли всерьез, кивнул Захар Петрович. — Значит, кажешь, што полицаи твою мамку забижали? — спросил он после короткой паузы. — Ну, подлецов мы найдем, не сумневайся. Найдем и спросим по всей строгости военного времени. Так я розумию, Федор Иваныч?
Стоявшие рядом партизаны, с любопытством прислушивавшиеся к их разговору, одобрительно загалдели:
— Верно говоришь, дед Захар! Еще как спросим!
— По-другому не будет, — подтвердил и командир. — Никого не забудем.
В тот момент Коля еще не знал, что пройдут долгие два года, прежде чем он снова повстречает Матюшина. А в тот памятный для него день началась их крепкая дружба со старым кубанским казаком, Захаром Петровичем Степаненко, с чьей легкой руки вскоре к нему прикрепилось прозвище «Сверчок». Так переводилась на язык Пушкина его белорусская фамилия.
Вечером, уже в лагере, партизаны провели скорый суд над задержанным полицаем, чье участие в расстрелах мирных граждан было доказано очевидцами. Как выяснилось, этот же человек выдал немцам и Акулину Цвирко.
Съежившись, как зажаренный на сковороде гриб-сморчок, полицай искал сочувствия у окружающих.
— Видит Бог, не хотел я служить немцам! — скулил он. — Испугался… Гитлеровцы сказали, что всю семью расстреляют, если не пойду в полицейские…
Коля с раннего детства знал этого человека. Часто с его сыном оставался в школе поиграть в футбол. В
