— Совсем маленькой, — Гейл показал пальцами, насколько маленькой. — К тому же, мое сообщение очень личное.
— Я думала, мой отец не разговаривает с… — Кэт замолчала. Гейл покачал головой. Только тут девушка начала понимать. Она уселась на диван напротив Гейла и спросила: — Как поживает дядя Эдди?
— Хорошо, — кивнул Гейл. — Он передавал большой привет и просил сказать, что школа Колган украдет у тебя душу. — Кэт хотела возразить, но Гейл остановил ее. — Впрочем, это к делу не относится.
— Гейл! — выдохнула Кэт. Этот разговор начинал ее утомлять.
— Кэт! — передразнил Гейл. — Ты хочешь узнать, что передал тебе дядя Эдди, или нет?
— Да.
— Он сказал, что ему придется их вернуть.
— Что? — Кэт была уверена, что неправильно расслышала. — Дядя Эдди должен вернуть что-то?
— Нет. Это и есть его сообщение. И я его точно процитировал. «Ему придется их вернуть».
Кэт покачала головой.
— Я не понимаю.
— Была одна работа, Кэт. Неделю назад. В Италии.
— Но я не слышала ни о какой работе, — уверенно сказала Кэт, забыв, как далеко она была от этого мира. От этих дел. От этой жизни. Она могла перечислить, что давали на обед в колганском буфете каждый день в течение месяца, но было и то, о чем она не знала…
— Частная коллекция, — продолжал Гейл. — Очень дорогие картины. Очень серьезная охрана. Очень высокий риск. Две, может быть, три команды во всем мире могли бы пойти на такое, и…
— Мой отец первый в списке?
Гейл покачал головой.
— Нет никакого списка. Есть только…
— Отец. — Кэт некоторое время сидела молча, обдумывая услышанное. Наконец она вздохнула. — И что? — спросила она. Вся ситуация вдруг показалась девушке нелепой. — Что с того? Это его работа, Гейл. Наша работа. Почему ты думаешь, что на этот раз все иначе?
Кэт встала и хотела направиться к двери, но Гейл в мгновение ока оказался на ногах и схватил девушку за запястье.
— Иначе, Кэт, поверь мне. Этот парень, хозяин картин, он… плохой парень.
— Я дочь Бобби Бишопа, Гейл. Я знаю много плохих парней.
Кэт попыталась вырвать руку, но Гейл вдруг крепко прижал девушку к груди. Его руки были горячими, а в голосе прозвучала тревога, когда Гейл сказал шепотом:
— Послушай меня, Кэт. Он не из таких «плохих парней», вроде твоего отца или дяди Эдди… — Гейл сделал глубокий вдох. — Или вроде меня. Этот парень… Его зовут Артуро Такконе, и он по-настоящему плохой.
За два года, что Кэт была знакома с Гейлом, ей приходилось видеть его всяким: веселым, загадочным, скучающим. Но до этого дня она ни разу не видела его испуганным, и одно это заставило девушку вздрогнуть.
— Он хочет вернуть свои картины. — Голос Гейла смягчился, страх уступил место чему-то другому. — Если он не получит их в ближайшие две недели, то… — Гейл явно не хотел продолжать, чему Кэт была только рада. Она не хотела знать, что тогда произойдет.
Кэт рухнула на диван. Она не могла вспомнить, когда последний раз теряла дар речи. Как, впрочем, и того, как ее обвиняли в преступлении, которого она не совершала, как вышибали из школы, которая стоила ей целых трех месяцев искусного притворства, и, наконец, как похищали — и не кто-нибудь, а парень, который легко мог купить Моне, но не устоял перед кражей Вермеера. Неудивительно, что она не могла вымолвить ни слова.
— Раньше мой отец был более осторожным, — тихо произнесла она.
— Раньше у твоего отца была ты.
Кэт съела свой сэндвич с говядиной. Выпила немного лимонада. Краем глаза она видела, что Гейл наблюдает за ней — потому что он был Гейлом, а она была девушкой, которая ни на секунду не могла забыть о его присутствии в комнате. В остальном же она вела себя тихо, как мышка. Ее семья могла бы гордиться ею.
Час спустя Маркус уже вел Кэт вверх по широкой лестнице, а девушка украдкой рассматривала его, гадая, сколько лет могло быть этому седовласому мужчине — пятьдесят или восемьдесят. Она прислушивалась к его речи, стараясь угадать, с шотландским или уэльским акцентом он говорил. Но больше всего Кэт занимал вопрос, почему Маркус был единственным слугой, вращающимся вокруг личной планеты Гейла.
— Я позволил себе выбрать для вас спальню миссис Гейл, мисс.
Маркус распахнул широкие двойные двери, и Кэт хотела было возразить — ведь в особняке было целых четырнадцать спален. Но Маркус включил свет, и Кэт вдохнула застоявшийся воздух чистой, но давно заброшенной комнаты. В спальне была огромная кровать, шезлонг и по меньшей мере двадцать шелковых подушек разных оттенков синего. Комната была красивой, но очень грустной, и Кэт подумала, что не помешало бы вдохнуть в нее немного жизни.
— Если вам что-то понадобится, мисс, — произнес Маркус, стоя в дверях, — нажмите цифру семь на телефонной трубке.
— Нет, — промямлила Кэт. — То есть, да. То есть… Мне ничего не нужно. Спасибо.
— Очень хорошо, мисс, — сказал Маркус, выходя.
— Маркус? — Кэт остановила его. — А родители Гейла… мистер и миссис Гейл… как долго их не будет? — спросила девушка, размышляя о том, что грустнее: когда твои родители умерли или когда они просто исчезли, бросив тебя на произвол судьбы.
— Хозяйке не понадобится эта комната, мисс.
— Может, начнете называть меня Кэт, Маркус?
— Не сегодня, мисс, — мягко сказал он. — Не сегодня.
Маркус закрыл за собой дверь, и Кэт услышала, как по длинному коридору удаляются его шаги. Она легла на пустую кровать матери Гейла, покрытую холодным одеялом. Размышляя о своем отце и дяде Эдди, о «порше спидстере» и картинах Моне, Кэт вдруг почувствовала себя очень одинокой.
Прошло несколько часов. Мысли девушки смешались, словно краски на полотнах импрессионистов, и Кэт подумала, что, наверное, стоит слишком близко к картине, чтобы ясно различать ее детали. Она подумала о преступлениях — о них за свои пятнадцать лет она думала чаще всего. С того самого дня, как отец пообещал купить ей мороженое, если она закричит и будет кричать до тех пор, пока один из охранников лондонского Тауэра не покинет пост, чтобы посмотреть, что происходит.
Она вспомнила слова Гейла: «У него была ты».
Кэт вскочила на ноги и принялась рыться в своих сумках, пока не нашла паспорт. Раскрыв обложку, девушка увидела имя — Мелани О’Хара — и рядом собственную фотографию в рыжем парике. Порывшись в сумке снова, Кэт извлекла другой паспорт: Эрика Сэмпсон, стройная блондинка. Еще три документа и три новых воспоминания, пока Кэт не обнаружила… себя.
Других девушек Кэт спрятала обратно. До поры до времени. Затем она взяла телефон и набрала семерку.
— Маркус?
— Да, мисс? — ответил голос, неожиданно бодрый для четырех утра.
