собрали нужную сумму.
Наступил долгожданный день, Бобер принёс джинсы, сразу же их примерив, мы рассматриваем заграничный лейбл, настоящий «Wrangler», да этот уродец «дядя СЕМ», может не только скалить зубы с глянцевых плакатов.
_Надо бы отметить! – замечает Бобер, мы радостно соглашаемся и направляемся в близлежащий магазинчик на Алеутской, покупаем португальский портвейн «Porto», алкаши и любители дешевизны расхватывают азербайджанский «Агдам» или «777» по 1р. 70 коп., это же чудо по три с половиной рубля почти никто не берет.
После стипендии или по праздникам мы часто заходим сюда, продавцы нас знают и продают эту пузатую бутылку с жидкостью, от которой приятно не только в голове, но и в желудке, без очереди, не спрашивая возраст.
Располагаемся на скамейке в парке, медленно потягиваем «Porto», обсуждая проходящие парочки и благодарим Саню, Бобёр успевает познакомиться с милой толстушкой –хохотушкой и отправляется провожать её домой, а мы с Андреем договариваемся сходить в «Приморье» на фильм «Горбун», с Жаном Маре в главной роли.
В воскресенье, после фильма, мы идем по улице, Ганс всё ещё под впечатлением Жана Марэ, неназойливо пристаёт к девушкам с просьбой:
_Погладьте мой горб, только нежно…,– причём горб у него обнаруживается в разных местах.
Девчонки шарахаются в сторону и смеются, светит солнце, джинсы приятно облегают тело и от этого всего на душе беззаботно и легко.
Сворачиваем на Океанский проспект, не спеша останавливаемся около киоска с мороженым, покупаем эскимо и продолжаем наслаждаться жизнью.
К нам подходит подросток, лет десяти и довольно нагло просит денег.
_Может тебе ещё ключ от квартиры дать?– цитирует Остапа, Ганс.
_Ключ оставь себе, а мне денег дай! – настойчиво требует шкет.
Ганс его разворачивает на 180 градусов и миролюбиво советует обратиться к маме, мы продолжаем движение, эскимо, солнце, воскресенье – свобода и беззаботность. Проходя мимо арки, нас улыбаясь, подзывает рыжий пацан в кепке. Мы беспечно подходим, появляется шкет с долговязым хмурым парнем.
_Эти тебя обидели? – хрипло спрашивает он. Шкет охотно кивает.
_Не хорошо маленьких обижать! – сзади подходят два качка с клюшками для хоккея с мячом, перекрывая выход.
Нас начинают медленно оттеснять в глухой дворик, оттуда показывается парень лет двадцати, со странными белесыми бровями, в белой майке и синих, поношенных рейтузах с вытянутыми коленками и играя «мойкой» изрекает:
_Проходите, проходите …. Ну рассказывайте, как до такой жизни докатились.
_Что нужно?– сухо спрашивает Ганс.
_Ты мне не хами, а то быстро звезду Бонивура на лбу вырежу! Джинсы вижу тебе жмут, а мне мои, что то велики стали, давай меняться?– предлагает урод в трико.
_Мне цвет не нравится,– тянет время Ганс.
Я понимаю, что доказывать здесь что-либо бесполезно, любой довод всё равно сведётся к фразе «Ты кого козлом назвал?», всё уже заранее продумано и спланировано, кто завлекает, кто бьёт, и кто штаны снимает. Да и силы явно неравны, даже если удастся вырубить двоих, остальные не разбегутся, они уже почувствовали запах добычи и мало что их может остановить.
_Да что с ними разговаривать, Белый! …Ты чё застыл, снимай штаны, папа ещё купит!– ко мне подбегает качок, размахивая клюшкой.
Такой клюшкой удобно делать подсечку, захватывая ногу и лупить ребром по голове, мысленно я представляю, как лежу в рейтузах с пробитой головой, кровь сочиться за воротник рубашки и стекает по позвоночнику в трусы…
Подкатывает струя страха, сжимая горло, вспоминается Аркаша со своими тапками, но я знаю, без боя не сдамся, я уверен, такие джинсы больше не достану.
_Постойте ребята так дела не делаются, вы меня не знаете и даже не спросите кто, да зачем!– слышу незнакомый, с приблатнённой интонацией, голос Ганса.
_Ну и кто ты такой?– приставляя бритву к горлу, спрашивает белесый.
_Я племянник Кости Паровоза! Так что ты лезвие спрячь, я твою кличку знаю, да и рожа у тебя приметная, дяде несложно будет найти!
_Паровоз личность известная, а где он обитает, скажи ка мне, родственничек?– как будто издалека долетел до меня голос Белого, я почти уверен, что Ганс тянет время, и думаю только о том, как бы свалить качка и выхватить клюшку.
_В Уссурийске, – твердо заявляет Ганс, потом добавляет ещё пару терминов и предлагает:
_А джинсы забирай, все равно потом сам на карачках притащишь!
_Да ладно забудь, это я так …пошутил, дяде привет! – хлопая Ганса по плечу и складывая бритву, произносит белесый гопник.
_Пойдем, Слон.
Качок тупо моргнул глазами, махнул рукой, и вся компания также быстро как появилась, исчезла.
Мы вышли на улицу, купили ещё по мороженому, и двинулись дальше.
_Ты откуда про «Паровоза» узнал?
_Да слышал в пельменной разговор за соседним столиком, двое «синих», сплошь покрытые гравюрами, наливали водку в стаканы, и пили «за здоровье Кости Паровоза и чтоб вымерли все менты в Уссурийске».
Я подивился самообладанию Андрея и понял, как нам повезло, ведь могли без штанов остаться, о предполагаемых травмах даже мысли не возникало, вот потеря джинс это настоящая трагедия.
_Мне домашние тапочки, сразу вспомнились!
_Давай– ка к нему заглянем, поговорим, – задумчиво произнес Ганс и мы направились к Аркашиному дому.
Воспоминание 4. Картошка.
После первого курса железный закон – все на картошку.
Никакие справки не принимались, если дышишь и можешь ходить – значит надо помочь колхозникам, да особенно никто и не косил.
Всех погрузили в автобусы и привезли в деревню Меркушевка, окружённую тайгой и картофельными полями.
После небольшого ремонта, наш отряд расселили в бараках заброшенного пионерского лагеря, на окраине деревни.
Отряд – это 2 группы радиоаэрологов, состоявшие наполовину из ребят и девчат, группа метеорологов – одни девчонки и застенчивый очкарик Овсов, когда учителя входили в аудиторию, то они приветствовали класс: «Здравствуйте девочки …. и Саша!», все к нему относились доброжелательно и называли только по имени, его лошадиную фамилию, по-моему, никто и не помнил, и мы группа океанологов, как говорил Толя-Боря: «Океанологи – это космонавты морских глубин».
Не знаю как насчет космонавтов, но Бобер как только приехал, бросил вещи и тут же исчез в глубине зарослей конопли, да и наш рок ансамбль, Илья, Филин и Аркаша, любили улететь, накурившись дурман –травы, Филин почти сразу засыпал, но когда его будили, то утверждал, что не спит, а сочиняет песню, с закрытыми глазами, Аркаша рисовал какие-то нотные графики, верхняя октава – приход, нижняя – отход. А Илья пел романсы, которые исполнить в нормальном состоянии его невозможно было уговорить, мне нравился его проникновенный голос, как будто невидимая нить связывает тебя
