в один советский рубль — некий Герберт Уэллс, что-то про инопланетян. В верхнем ящике запонки, металлическая расчёска, карманные часы на короткой цепочке. Клим отметил время — час тридцать пять... Во втором ящике запасной химический карандаш и ручка, в углу пузырёк чернил. Есть ещё пачка спичек, которой пользовались пару раз, и перочинный нож. В третьем ящике две книги с математическими формулами, обе на немецком: ряд страниц с слегка загнутыми краями, кое-где пометки карандашом на немецком. В том же ящике сложенная вчетверо карта СССР с обозначением городов, Семипалатинск обведён в кружочек. В нижнем ящике щётка для брюк, щётка для обуви и нераспакованная банка ваксы. Всё.
Умывальник был отмечен зубной щёткой, куском мыла и баночкой зубного порошка. Внизу, под раковиной, аккуратно сложенное банное полотенце, рядом жестяная миска для взбивания пены, щётка и бритва. Чуть вглубь лежит кусок мыла — уже советский, с выдавленным клеймом завода и ценой. Нигде ничего.
От безысходности Глебов выругался. На всякий случай вернулся к кровати, простучал левую стену, затем проверил подоконник, противоположную стену вплоть до стола, пол по всей комнате. Ни тайника, ни даже прогнивших досок. Осмотрел буржуйку: давно не пользовались, внутри ни черта. Понюхал воду в кувшине, сравнил с умывальником — дня три стоит, начала пахнуть. Вздохнув, следователь принялся за стол.
Чертежи, чертежи, чертежи. Одни нарисованы от руки на разлинованной бумаге, другие напечатаны. На немецком, английском, французском — один даже на русском, аккуратным почерком, выдающем дореволюционное образование. На чертежах приписки и пометки, все с формулами либо с отдельными словами на английском: «power 700-900 W», «light? fire?», «more expensive...» и тому подобное, явно относящееся к самим чертежам. Книги сплошь по физике и инженерии: три на немецком, две на английском, во всех есть какие-то пометки, обведены формулы, что-то дописано на полях. Под всем этим лежит вырванная из журнала статья на английском — рассуждения о природе электричества за авторством Теслы. Под статьёй блокнот — исписан наполовину, слов от силы сотня, всё остальное формулы и бесконечные расчёты, от которых рябит в глазах, в одном месте заложена линейка. Следователь даже взболтал пузырёк чернил и раскрутил ручки — ничего, ни зацепочки. Как будто не человек, а машина, который только и делал, что занимался своими расчётами, перед сном читая Уэллса. Нет, так шифроваться невозможно, это реально учёный, никакой разведкой тут и не пахнет...
Уже без надежды Клим осмотрел костюм и плащ. Как и ожидалось, идеальный порядок, единственный признак жизни — билет до станции «Конечная» во внутреннем кармане плаща, трёхмесячной давности. Костюм новый, качественный, под подкладкой ничего не спрятано, все швы из ателье, это видно... Стул поднял, перевернул, прощупал, простучал, попробовал выкрутить ножки. Обыкновенный деревянный стул, у него в комнате такие же...
Глебов ещё раз посмотрел на тёмную отметину на полу. Нет, такой человек не мог поставить керосинку на пол и забыть. Не курит, печку не разжигал. Значит, пол прожгло что-то ещё, не связанное с комнатой. И, скорее всего, это было в ночь исчезновения: и запах свежий, и Трилович бы затёр прожжённый пол, либо попросил бы закрасить. Следователь вытащил из кармана портняжный метр, замерил расстояние: восемьдесят семь сантиметров от края пятна до кровати, девяносто четыре от другого края до стола, до стула пятьдесят два. Само пятно двадцать семь сантиметров в диаметре, правильной формы. Прикинул — как раз как его стопа. То есть, в принципе, в пятне мог стоять человек...
До обеда Клим Глебов расхаживал по «Полигону», прикидывая угол обзора. Получается, что вход в дом с комнатами «главных» расположен к глухой стене барака для остальных рабочих. При этом, если «вахтёр» выйдет покурить, то ему будет видно ступеньки и дверь, пусть и из-за угла. Дальше главная дорога, почти напротив склад — там точно никого. Есть ещё офицерский барак, но оттуда видно только окна дома «главных» и обитель Агнарова. Сам Яков Иосифович спал, да и окна его комнаты выходят на комнату Латыгина. Получается, единственный, кто мог что-то видеть — это охранявший барак для работяг «вахтёр».
Поговорив со Степанычем, как представился «вахтёр», следователь ничего нового не узнал. В ту ночь дежурил он же, выходил подымить перед сном, около полуночи — видел Кебучева, который докурил папиросу примерно в это время и зашёл в дом. Со слов «вахтёра», главный инженер всегда курит перед сном, примерно в одно и то же время... В первой справа от входа комнате горел свет — это не спал Сахаров. Он обычно поздно ложится. Никаких разговоров и посторонних звуков Степаныч не слышал. Вспомнил только, что у офицерского барака было двое полуночников, курили и о чём-то трепались. Но со спины «вахтёр» не узнал, кто именно это был.
До обеда оставалось немного времени, и Глебов решил отыскать Кебучева и поговорить с ним, что тот вспомнит.
Гавриил Платонович отыскался в КБ — старательно выводил схему электрического прибора замысловатой конструкции. Клим сразу узнал почерк на подписях под прибором — это Кебучев был автором чертежа на русском языке, обнаруженного на столе у Триловича.
— Гавриил Платонович, добрый день! Не помешаю?
— Сударь, дайте минут пять — и я весь внимание.
— Да, конечно. Спасибо.
Через пять минут главный инженер закончил свой чертёж, передал его инженерам в характерных синих комбинезонах и, добавив устно несколько указаний к выполнению чертежа, с улыбкой повернулся к следователю.
— Я вас внимательно слушаю. Товарищ...
— Клим Глебов, очень приятно. Прислан из Москвы...
— Я вас понял... Давайте пойдём, покурим.
Выйдя из конструкторского бюро, мужчины прошлись вдоль здания и встали под радиовышкой. Глебов обратил внимание, что курил Кебучев дорогие импортные папиросы, с необычным фильтром. И прикуривал не от спичек, как все, а от зажигалки — видел следователь такие только в «торгсине». Буржуйствует...
— Я вас слушаю, Клим Глебов. О чём конкретно вы хотели поговорить?
— В ту ночь, когда всё произошло... Вы последним зашли в здание из гражданских, около полуночи. Может, что-то слышали или видели? Заметили что-то необычное?
— В ту ночь — ровным счётом ничего. Тихо, спокойно, из-под двери Сахарова свет пробивается. У бараков рабочих курил «вахтёр» — я тому кивнул, мы с ним частенько дымим в одно время. Имени, правда, не знаю.
Клим обратил внимание на интонацию учёного.
— А до исчезновения бывали тут необычные случаи? Я имею в виду не эксперименты, а, так скажем, что-то ещё...
— Молодой человек, а что вы считаете необычным?
Следователь улыбнулся —
