в руках она хихикала над тем, что мы заняли чью-то чужую лодку. «Украли», – заявила она. Не украли, а одолжили, возразил я как можно более серьезным тоном. А она запела в ответ – вот эту песню.
Ждет беда нас впереди,
И другая – позади,
И сегодня ни один уж не приедет поезд…
– Ваш поезд отправляется, мэм, – картинно поклонился я.
* * *
Закрываю глаза, отдаваясь ритму, он убаюкивает меня. Словно нити, оплетают меня образы из снов или, может, воспоминаний о стародавних днях; я все глубже погружаюсь в них. Открываю глаза: парочка все еще воркует, но свет в комнате потускнел, превратившись в оранжевое мерцание на потолке. Чувствую прилив тепла и понимаю: кто-то разжег камин.
Остается лишь дожидаться, пока все не закончится. Когда-нибудь парочка уйдет. Тогда я выскользну из двери, проскочу прихожую и вырвусь на воздух.
Эта песня. Думаю, это та самая песня. Песня, как-то связанная с фильмом, который мы однажды смотрели. Который ей понравился. Передо мной всплывает ее лицо, но я зажмуриваюсь, заставляя его исчезнуть. Сейчас не время, нельзя давать слабину. Я должен оставаться в здравом уме. Чтобы в любой момент дать деру.
Пластинка закончилась и шипит – игла ездит по самому краю. Как только они уйдут, уйду и я.
– Только не снова, – не выдерживает он, когда после паузы музыка опять заиграла сначала.
– Ну и ворчун! – смеется она.
Представляю, как она, юная и белокурая, уютно примостилась у него под рукой.
– Хватит, я сказал. – В его словах слышится подтекст, какая-то озлобленность.
– Ну еще разок, – упрашивает она; смех ее журчит, фонтаном пробиваясь сквозь его злость.
Стук.
– Ты как специально меня игнорируешь, – заявляет он. – К черту.
Раздается скрежет – это пластинку срывают с проигрывателя.
– Осторожно! Ты же знаешь, сколько…
– Что сколько?
Вино еще больше растягивает его гласные.
– Ничего. Забудь.
Резкий щелчок, затем негромкий глухой удар.
– Что ты наделал? – кричит она.
Пронзительный голос. Преисполненный возмущения.
– Я случайно, – извиняется он.
– Сломал! – Она садится на диван. – Ты сломал ее, идиот!
– Я идиот? Да это всего лишь гребаная пластинка. Забудь про нее. Куплю тебе новую.
– Да, но она будет все равно другая. – В конце ее фразы слышится разочарование.
– Что? Хочешь сказать, потому что это будет не его пластинка?
Девушка выдыхает, будто выпуская пар и показывая, что спор ее утомил.
– Ах, забудь, – говорит она, ее голос по ходу фразы отдаляется, словно она идет к обеденной зоне. Она как будто бестелесна: я не слышу ее шагов и не могу подтвердить свою догадку о том, куда она направляется.
– Нет, нет и нет. Не забуду, – твердит он; его голос преследует ее, пыхтит и напирает.
– Отстань от меня. – Ее голос теперь где-то вдалеке.
Судя по звуку, она на другом конце комнаты.
Я тихо перекатываюсь на бок, чтобы выглянуть из-за края дивана. Дальний конец комнаты освещен плохо. Затухающий камин до него не достает, но мне удается разглядеть их ноги. Он – в брюках от костюма. Она – в чулках или колготках. Поднимаю глаза выше, но обеденный стол по-прежнему заслоняет собой значительную часть комнаты. Напрягаюсь и замечаю какое-то мельтешение.
Он держит ее за запястье, но она пытается вырваться. В ее позе нет страха. Она его знает. Она в безопасности.
– Гребаная любимая пластинка от бывшего дружка, – цедит он.
Не все его слова до меня долетают.
– А я ведь знал, ты все это время хранила здесь вещи, втихую, как…
– О боже, – перебивает она, – да ты пьян.
Моргаю, чтобы избавиться от плывущих перед глазами пятен. Она произносит еще что-то, но я не слышу.
Голос у нее резкий, он взлетает до потолка и рассыпается вокруг меня осколками битого стекла.
– Ты знаешь, как я к этому отношусь… чтобы мой отец, да еще в это время, когда… – Его голос поднимается и падает, до меня долетают лишь обрезки. Если б я только мог расслышать все.
– Если бы ты разобрался со своими делами, ты бы, может, не стал…
Еще шум.
Вытягиваю шею, чтобы приглядеться. Вижу облако темных волос.
– Закрой рот, – обрывает он.
Он завалил ее спиной на стол и зажал рукой рот. Вижу, что она вырывается, пытается встать, скинуть его вес со своего тела. Отодрать его руку от своего рта.
Сердце стучит все быстрее, но я парализован. Прекрати! Беззвучно шевелю губами. Хватит.
Она пытается ударить ногой, но машет по воздуху.
Отпусти! Она не может дышать.
Ее голос стремится вырваться из легких, но он преграждает ему путь, прижимая ладони к ее лицу. Мне бы сейчас встать и сделать что-нибудь, но я прирос к своему месту. Меня не должно быть здесь. Даже себя я убедил, что меня здесь нет. И все же я есть. Я должен встать. Должен подбежать и оттащить его, пока…
Делаю вдох и заставляю себя подняться на ноги. Ясно вижу, что ей становится все хуже. Лицо и шея меняют цвет. Волосы мягко спадают, окаймляя лицо, но с каким-то гротескным видом. Пытаюсь приказать своим ногам пошевелиться, но они будто приклеены к полу.
Кашляю. Это отвлекает его, но только он оборачивается, как я снова прячусь за диван, не в силах идти до конца в своем устремлении. Я очень боюсь, что меня обнаружат в этом доме, но ведь она должна быть важнее всего этого, и я злюсь на себя, что не в силах контролировать свои инстинкты. Правда, теперь он ее отпустил. Он снова поворачивается к ней, и, кажется, его настигает шок от осознания того, что он наделал – а точнее, все еще делает. Она хватает ртом воздух, держится за горло и, тяжело дыша, поднимается со стола.
Он, похоже, уже забыл, что его отвлекло, и нежно держит ее за руки.
– Дорогая, прости меня. Я так… Я пьян. А ты – ты знаешь, как я ненавижу, когда меня с ним сравнивают. Если бы ты не…
– Я? – вскрикивает она. – Я? Да ты чуть не убил меня! Что с тобой такое…
Выглядываю из-за края дивана ровно в тот момент, когда она, развернувшись, бьет его ладонью по лицу. Но стоит ее ладони коснуться лица, почти одновременно с долетевшим до меня звонким шлепком, как он реагирует – будто по законам физики, где каждая сила порождает равную ей обратную реакцию. Лишь только ее ладонь хлещет по его щеке, как он выбрасывает кулак ей в лицо. Они похожи на двух игроков в теннис, которые по очереди бьют по мячу. Так все быстро.
