Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
читали стихи Андрея Вознесенского.
И на сцене молодая актриса, которая в конце каждого стихотворения под аплодисменты вместе со всеми меняла мизансцену: то сядет на пандус, то встанет…
Я вижу эту симпатичную молодую артистку как бы со стороны. Обращаю внимание на ее глаза, в которых нет, как у всех, азарта. Мне интересно, как она прочитает свое стихотворение. Но она почти до конца спектакля только прилежно меняет мизансцены.
Конец спектакля. Актеры, получая заслуженные аплодисменты, кланяются, кланяются без конца.
И эта артистка – не верю своим глазам! – тоже кланяется. Зачем? Это же глупо! Хотелось крикнуть: «Не позорься! Уйди со сцены! Зачем кланяешься – ведь не тебе аплодисменты…»
А она вместе со всеми кланяется, кланяется…
Мне было жаль эту несчастную, но называть ее идиоткой мне бы не хотелось, потому как этой дурехой была я.
Долго еще я выходила на сцену, страдая, и только потом тоже стала исполнять стихи.
Почему тогда я не ушла из спектакля? Мне, молодой актрисе, было страшно услышать недовольство Любимова, которого я очень стеснялась и боялась. Это уже позднее я немного осмелела и могла даже начальству выражать по какому-нибудь поводу свое несогласие или даже громко повозмущаться.
А вот на второе «почему» я ответа не знаю: почему Валерий Золотухин – на тот момент мой муж – оставил это событие без внимания. Я бы ушла из этого спектакля, если бы он хотя бы на это намекнул…
Почему я оказалась в спектакле «Антимиры»? Я была в списке артистов для него. Но почему-то прослушала предложение Юрия Петровича артистам – выбрать самостоятельно понравившееся стихотворение, приготовить и ему показать.
А не услышав это, я все ждала, когда же Любимов и мне даст что-нибудь прочитать… И для меня было удивительно, что на репетициях артисты на сцене что-то уже исполняют.
А как же я? Слушаю, как они работают, и все чего-то жду…
И дождалась премьеры, когда пустышкой вышла на сцену.
От кого-то услышала, как о спектакле отозвался муж Аллы Демидовой: «Больше всех мне понравилась артистка Шацкая». Это означало, что ему в спектакле не понравился никто.
Конечно, он был неправ. Спектакль был замечательный, талантливо работали артисты, что подтверждалось бурными зрительскими аплодисментами в конце спектакля.
А уж когда приходил читать свои стихи Андрей Вознесенский, счастью – нашему и зрителей – не было конца.
В 1975 году театр был оповещен о наших первых гастролях в Болгарии. Радостная вздрюченность… мы не жили – летали…
Но какие мизерные суточные!.. Что на них купишь? А хочется… Ведь не только себе… А детям? А по мелочи друзьям, знакомым… Эти мысли роились в наших головах даже во время спектаклей.
И что мы, актеры, только не предпринимали, чтоб хоть как-то увеличить эти нищенские суточные! Натруженные ноги, не уставая, бегали по нужным магазинам, скупая, казалось, все, что попадалось, помогая благодарным магазинам выполнять за неделю месячный план.
А уж в театре – язык на замке, хотя отдельные лица проявляли легкомысленную беспечность, громогласно спрашивая:
– Ты что везешь?
– Чего ты кричишь, идиот? – ладонь выразительно хлопала по плечу. – Пока не знаю что…
– Я хочу купить… не знаешь, где достать?
– Ничего я не знаю, спроси у… у них полно связей. Вчера с ней несли неподъемные сумки. Ладно, пока! И не будь дураком, не ори!
Забавно было наблюдать тайные сходки двоих, иногда троих членов труппы. Каждый из нас носился со своей тайной вплоть до дня отбытия за границу.
У кого-то в чемодане приютились баночки с черной икрой, у кого-то фотоаппараты и все другое – разное, как нам, бедным, казалось, нужное для чужестранца.
Таможня… Лица артистов вдруг посуровели, уже не до улыбок: а вдруг вскроют чемодан и посыплются оттуда разные деликатесы…
И ведь везли не в свой рот – у себя в стране стол не ломится от этого черного богатства под названием «кавьяр».
Вспомнила: на каком-то банкете, где было много разных яств, одна наша актриса, уже до отвала насытившись, глядя на все это изобилие, пальцами открывала опухшие веки и приказывала своим вылезшим из щелок глазам: «Жрите! Жрите! Жрите!..»
Вот чего вспомнила? Не знаю.
Опять таможня. Милые таможенники подарили нам радость: все чемоданы были пропущены, и лица артистов вновь просветлели.
А уж как они засветились в самолете, где в то время разрешалось курить! Облако дыма хорошо скрывало загульную лихость отдельных лиц и все то, что их так веселило-горячило…
А свидание с долгожданной заграницей приближалось. Самолет начал снижаться… 20 минут… 15… 10… земля совсем близко… легкий толчок – и самолет уже бежит по дорожке… Сердце нервно стучит… Первые шаги по трапу… чужой ветерок ласкает лицо, и мы, кажется, на другой планете… Ах!.. Ах!..
Привет, чужестранка!..
От любви до ненависти
Продолжаю восторженно восклицать…
А какое наслаждение было сидеть в зрительном зале и наблюдать репетиции спектаклей, особенно когда Юрий Петрович пребывал в хорошем настроении!
Он в какой-то светлой шерстяной кофте, глаза выбрасывают голубые искорки, ноги бегут и прыгают на сцену… ему не нравится, как репетируют артисты… на лице азарт сиюминутного показа.
И вот он, его потрясающий актерский, на грани гениальности, показ, погружающий нас, артистов, в варево нахлынувших счастливых эмоций, заполняющих ауру зрительного зала гордостью и любовью к нашему художественному руководителю.
И мы счастливы!
Юрий Петрович «сыграл артиста» и – прыжок со сцены… глаза тут же гасятся и уже почти сурово вглядываются в лица артистов, сидящих в темном зрительном зале, в наши лица. Всего мгновение, и что бы это означало, для меня тогда оставалось загадкой, хотя уже был 1969 год, когда Министерство культуры закрыло наш лучший спектакль «Живой». И, думаю, тогда поселившаяся в глубине души ярость помимо воли шефа спонтанно выбрасывалась наружу…
А Любимов, уже из зала, продолжает учить артистов на сцене, не забывая оглядываться на нас, чтоб подсмотреть нашу непрекращающуюся восторженную реакцию или – правда, незлобиво – сделать замечание наиболее громкому из нас. А как быть, когда тебя эмоции захлестывают!..
Но бывали и другие дни… Читаю в своих дневниках…
«1973 год. 31 мая.
Сегодня на собрании зверствовал шеф: “Еще раз повторится, Золотухин уйдет из театра!” То же самое о Бортнике и Антипове. С актерами разговаривает в непозволительном тоне. Оскорбительные слова в адрес Демидовой в ее отсутствие. После собрания к нему в кабинет пришла Марья (Полицеймако) по каким-то своим творческим делам. Не дослушав ее, повернулся к ней задницей…
Ю.П. внушает мне отвратительные чувства, и ничего не хочется понимать и оправдывать. Не хочется…
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
