— Непростые у тебя вопросы, твое величество, — осторожно убрала руку со лба и улыбнулась.
— Еще скажи, странные.
— Может, для кого и странные, а для меня нет. И какой вопрос более всего интересует тебя, господарь?
— Последний. Ведь не в яблоке дело?
— Верно, господарь. — Он не мог оторвать жадных глаз от ложбинки между белоснежными грудями. С трудом удержался, чтоб не дотронуться. Как хороша, боже, как хороша! — Яблоко всего лишь повод, предлог для затеянной змием забавы. Секрет в соблазне. Скучно Еве с Адамом стало, вот и поддалась на искушение. Ведь даже рай может надоесть, если в нем скука смертная. И от Адам мало проку, хорошо хоть ребра не пожалел. Впрочем, кто его спрашивал. Женщине сила нужна, опора. Нас искушать надо, господарь, подманивать, словно кошек, на миску со сметаной. Подле миски и брать.
— И?
— Снова искушать. Экий ты нетерпеливый, твое величество, — розовый язычок кокетливо облизал пухлые губы, — так тебе все наши женские уловки и тайны выдай. Человек — существо слабое, ветреное. Даже если все идет хорошо, дух его по-прежнему пребывает как в смятении, так и в поисках соблазна. Что яблоко! Думаешь, была б у змия груша или слива, не приманил бы?!
— Приманил бы.
— Так и есть. Знал, что Еве говорить, в какое ушко нашептывать, и нашептал. Не устояла праматерь наша.
— Как ты вольно трактуешь святое писание.
Ни тени сомнения и страха в глазах.
— А ты духовнику моему скажи, господарь. Или в ереси какой обвини. С этим сейчас просто. Другому бы ни за что не сказала, а тебя не боюсь. Да и глупо боятся мужа дочери своей. Ты ж мне как сын.
Как сын? Да она моложе его будет! Только князь нахмурился, рассмеялась, довольная собственной шуткой. Убежала, цокнув дорогим каблучком на серебряной подковке.
А он остался, чувствуя себя старым, глупым и неповоротливым. Как соблазнить ту, которая мужа больше всего на свете любит?! А в государе своем мужчины не видит. Как заронить в ветреное сердце семена сомнения и измены? Как привлечь к себе, чтобы больше никогда не отпускать?!
Как ни силился Дракула, не мог решить задачку. На ум ничто путное не приходило, а душа болела.
* * *
— Твое величество, дозволь слово молвить! — Ебата морщился, потирая исполосованную спину. На чистой с утра рубахе выступили бурые пятна.
— Что там? — князь не хотя оторвался от мрачных, но сладких раздумий.
— Монахи прибыли. Ждут, — ответил писарь, старательно скрывая вымученную улыбку. — Пора, твое величество, позабавиться.
Дракула снова осушил кубок, потянулся, предчувствуя потеху:
— Отчего ж не повеселить себя? Коли и люди для забавы нашлись. Да не просто чернь — святые отцы.
Много божьих служек захаживало в известную своей терпимостью Валахию. И католики были, и православные, и монахи, неверные тоже встречались, но в отличие от христиан голов ввысь не тянули. Знали свое место да помалкивали.
Добродушный и румяный отец Мититей не одобрял, но и не осуждал князя за смертоубийства — на все воля божья! Народ надобно держать в железных рукавицах, не давая спуску. Сладким пряником подчинения и покорности не добьешься, мигом разленятся да роптать начнут. Но если знаешь, что за проступок князь с тебя шкуру сдерет на скотном дворе, то и вести будешь себя соответственно — тише воды, ниже травы. Что бы там ни говорили, но после воцарения Дракулы кражи, прелюбодеяния, убийства и разбои в княжестве прекратились. Кто ж открыто выступает против жесткой политики, если она дает столь хорошие результаты?! Глупцы одни. Отец Мититей глупцом не был. Опыт предшественников прочувствовал и оценил: кто осмелился хулу на господаря возвести, тот уже давно с Господом говорил, не вынеся земных мучений. Отец Мититей слишком любил жизнь, чтобы вот так зазря от нее отказываться. Да и жизнь то и дело подакри преподносила: то вдовушку на исповедь пошлет, то вина из дальнего монастыря привезет, то золотым одарит. Чего ж на такую жаловаться? Глядишь, и прогневаешь.
Дракула несколько раз ходил на службу к отцу Мититею. Службы были легкие, светлые и недолгие, что подкупало князя. Влад предпочитал разговаривать с Богом коротко и по делу. Любил отец Мититей хорошо выпить и поесть, да и до женского пола был весьма охоч. Смеялся весело и часто. К таким людям князь всегда благоволил: смеется, а у самого жилка на шее бьется — часто-часто. И не поймешь, то ли ему действительно весело, то ли до смерти перепуган.
Другое дело греческий священник — отец Гектор, мрачный, сухой и длинный как жердь. Каким ветром занесло его в Валахию, никто не знал. Но едва прибыл в княжество, начал устанавливать свои порядки. Бог отца Гектора был жесток и мнителен, прегрешений не прощал. Дракуле докладывали, что после проповедей заезжего клирика люди пили больше обычного, да украдкой бивали жен и детей. На исповеди ходили с крайней неохотой, предпочитая лгать, чем каяться.
Отца Митетея Гектор возненавидел с первой же минуты и поносил его, на чем свет стоит. Но только за глаза. Когда же сталкивались, сначала обменивались фальшивыми любезностями, которые через некоторое время переходили в горячую словесную перепалку. Случалось, что священников и разнимали, предварительно облив холодной водой. Со временем отец Гектор осмелел и стал обзывать собрата по вере набитым ересью дураком, а еще без устали хулил румын. И глупые они, и грязные, и неотесанные. Мужичье, а не народ!
— Если румыны тебе кажутся такими, почему же ты не возвратишься в свою страну к утонченным и чахлым придирам? — возражал отец Мититей. — Кто тебя привел или позвал, что ты как чесотка свалился на наши головы?
— Сам пришел, — надменно ответствовал отец Гектор. — Я здесь, чтобы эти глупые, грязные и неотесанные румыны обратились к истинному свету и к истинной вере. Чему ты их можешь научить? Пьянству, прелюбодеянию? Разве забыл, что главное — воздержание, очищение души и тела! Ты сам грешник, каких поискать! Вон в пост карасей в сметане ел? Ел! И на мясо заглядывался, все об том знаю. И к молодкам под юбки заглядывал. Гореть тебе и пастве твоей в геенне огненной.
— Не суди, и не судим будешь! Ходишь, вынюхиваешь, сплетни и слухи разносишь, а все потому, что сам радоваться не умеешь. Вера в бога радостной, светлой должна быть. В церковь надобно идти с благостью в душе. Тогда и молитва хороша будет, до Бога быстрее дойдет.
— Она еще быстрее дойдет, если перед этим чарку-другую опрокинуть!
— Вот! Вижу, мудрое слово и до тебя стало доходить.
— Как смеешь ты! Мне?! Да я…
— Тихо-тихо, пар выпусти! — добродушно смеялся отец Мититей. — Знаешь, как у нас в Валахии говорят: у кого что болит, тот об том и говорит. Разве ж ты давал обет воздержания до конца жизни своей! Ой, больно! Святоша, а дерется!
Князю не раз говорили о спорах двух клириков, и, наконец, он решил сам разобраться, кто прав из них, кто виноват. Негоже, чтобы священники народ баламутили, с толку сбивали. Вот и приказал доставить обоих к себе в замок, но так, чтобы ни Мититей, ни Гектор не знали о присутствии другого.
