Антонен остолбенело смотрел на труп. Мариус поспешил ему на выручку:
— Эта дама не ваша мама? Она ваша гувернантка?
— Это наша тетя Эжени, она с нами живет.
— Эжени де Нантей?
— Эжени Патино, сестра… была сестрой мамы, — пробормотал Гонтран, у которого увлажнились глаза.
— Расступитесь! Дорогу!
Толпа заволновалась, раздались восклицания. Скопление людей рассек городовой в сопровождении двух санитаров.
— Адрес я узнал, хозяин, — шепнул Антонен, только что допросивший Эктора.
— Мигом в фиакр, выспросишь у всей семьи, слуг допроси, собаку! Я хочу все знать о жертве, ее прошлое, связи, цвет ее юбок, выкручивайся как хочешь, но сделай репортаж на целую полосу! На сей раз газетой, первой получившей информацию, окажется не «Матэн»! Вперед, и поскорее!
Опираясь на перила террасы англо-американского бара, Виктор и Кэндзи смотрели сверху, как санитары поднимают тело женщины в красном платье.
— Боюсь, как бы нам не пришлось спускаться пешком, — заметил Кэндзи.
Виктора, который, перегнувшись через перила, был поглощен созерцанием бесцеремонной рыженькой симпатяшки, о чем-то спорившей с Мариусом Бонне, он застал врасплох.
— Пойдемте же, воспользуемся тем, что на лестницах пока немного народу, — нетерпеливо торопил Кэндзи. — Меня совсем не огорчило, что собрание закончилось раньше намеченного, эта художница малообразованна, а ваш друг журналист — хвастун. Вы и вправду собираетесь вести у него литературную хронику?
— Я ничего о них не знаю, — с рассеянным видом ответил Виктор. — Вам будет неприятно, если я побуду здесь еще немного?
— На башне? Неужели вас прельщает эта архитектура?
— Нет, нет, на выставке. Во Дворце изящных искусств есть секция фотографии, мне хочется посмотреть фотоаппараты последних моделей.
Они прошли через французский ресторан и взошли на эскалатор. Впереди отец семейства объяснял потомству, какой способ подъема был использован Гюставом Эйфелем.
— Помедленнее, дети, руки на перилах, вот так. А теперь качайтесь туда-сюда всем телом, не торопясь.
— Простите, простите, дорогу, — сказал Кэндзи, пробурчав сквозь зубы так, чтобы слышал один Виктор: — Вот ведь с ума посходили! Некоторые поднимаются, встав на колени, другие на цыпочках или пятясь задом.
Как раз когда они ступили на твердую почву, полицейские сержанты оттеснили толпу зевак, освобождая дорогу выходившим из лифта санитарам. Виктор успел мельком увидеть пальцы, высунувшиеся из-под простыни, которой было накрыто тело.
— Я возвращаюсь в книжную лавку, — бросил Кэндзи. — Не люблю, когда Жозеф остается предоставлен сам себе. Знаете, как он прозвал графиню де Салиньяк? Бабища. А ведь клиентка из самых лучших!
— Та, которая клянется именем Зенаиды Флерьо?
Они прошли садом во французском стиле, разбитым у подножия башни, усеянным водопадами и обсаженным рощицами. Виктор поднял голову, над Дворцом промышленности летел перевернутый восклицательный знак: голубой воздушный шарик.
— Кэндзи, минутку, вы не забыли?
— Что именно?
— Число: ведь сегодня 22 июня. Держите-ка, это вам.
Таинственно улыбаясь, он вручил ему маленький пакет. Удивленный Кэндзи развязал золотую нитку, под шелковой бумагой скрывались карманные часы.
— Мне подарила их мама, — объяснил Виктор, — это были часы моего отца, а теперь пусть будут ваши. С днем рождения!
— А я-то надеялся, что вы не вспомните! — со смехом отозвался Кэндзи. — Пятьдесят лет, вы посчитали верно!
Он отвернулся, рассматривая часы, не в силах сказать ни слова.
— Благодарю, — наконец выдавил он почти шепотом.
Сунув часы в карман жилетки, он быстрым шагом пошел прочь, не заметив, что у него из кармана выпала какая-то бумажка.
— Эй, Кэндзи, вы потеряли!..
Тот был уже далеко. Виктор улыбнулся, Кэндзи все такой же: стоит ему разволноваться, как он предпочитает спасаться бегством. Он нагнулся и поднял четырехполосную газету маленького формата.
Всемирная выставка 1889
ФИГАРО НА БАШНЕ
Специальное издание,
напечатанное на Эйфелевой башне
Этот номер был вручен лично господину Кэндзи Мори в память о посещении им Павильона «Фигаро» на втором этаже Эйфелевой башни на высоте 115,73 метра над уровнем Марсова поля.
Париж, 22 июня 1889 года
Виктор не смог сдержать улыбки: вот из-за чего Кэндзи опоздал в англо-американский бар! Он аккуратно сложил газету; надо будет тихонько подложить ее Кэндзи на стол, ни к чему, чтобы друг понял, что он проник в его маленькую тайну.
Он повернул к павильонам Центральной Америки, обогнул плантации экзотических растений Боливии и Чили. Худосочная англичанка, состоящая в Обществе трезвости, цепко схватила его за руку, призывая купить брошюру, клеймившую алкоголь как яд, изобретенный еретиками. Едва он сумел от нее отделаться, как человек-бутерброд сунул ему в руки проспект, анонсирующий «большой парад полковника Коди, знаменитого Буффало Билла». Отпихнув от себя докучные бумажки, он прошел через пышный вестибюль Дворца изящных искусств и принялся блуждать по лабиринту залов в надежде найти знаменитый фотоаппарат Джорджа Истмена.
«Нажимаете кнопку — остальное за вас сделает Кодак! — это удачная реклама», говорил он себе, спускаясь по лестнице, как вдруг в ужасе отпрянул: вокруг были скальпели, ланцеты, троакары, акушерские щипцы. «Быстро отсюда!» Он ринулся на выход, опустив голову, стараясь не смотреть на таблицы, слишком реалистично изображавшие непоправимые последствия морфинизма. Вот и выход. Он запутался в дверях, попав в окружение муляжей, изготовленных с пугающей анатомической точностью. Виктор устремился к центральной ротонде и сразу остановился, увидев русскую художницу из «Пасс-парту», ее рука в кружевной перчатке сжимала блокнот. У него ускорился пульс. А она держит себя как дива! Наверное, эта малышка в серой юбке с бисером и ладно пригнанной курточке хочет, чтобы жизнь хрустела у нее на зубах так же лихо, как хрустит бумага под ее карандашом.
— Я потерялся, — признался он.
— Я тоже. Хотела полюбоваться на большую башню Авы, посвященную Будде, и вдруг оказалась в секции протезов. Вы его видели? — спросила она улыбаясь.
— Кого? Будду?
— Нет, зародыша с двумя головами! Спасайся кто может!
— Мороженое! Мороженое! Ванильное мороженое!
— Могу я угостить вас? — предложил он. — Должны же мы придти в себя.
— Я на работе и… мне бы попасть на Каирскую улицу.
— Тогда совершенно необходима двойная порция, в стране пирамид стоит немыслимая жара.
