вам.
— Детка, — мужчина уже не улыбается. Он, кажется, начинает сердиться, а это грозит мне неприятностями. — Тебя уже продали. Много лет назад.
— Нет! — мотаю я головой из стороны в стороны. — Нет, так нельзя.
— Это уже случилось, — безжалостным тоном говорит мой мучитель. — Смирись с этим, смирись со своей судьбой.
— Как вы так можете? — всхлипываю я. — Зачем вам это?
— Зачем? — переспрашивает мужчина. — Потому что я хочу тебя.
— Но…
— И ты будешь принадлежать мне.
— Это бесчеловечно!
Мужчина ухмыляется.
— Все претензии можешь отослать своему отцу заказным письмом.
Он слова наклоняется, чтобы поцеловать меня.
— Отвезти тебя завтра на почту?
Этот вопрос, который самому мучителю кажется смешным, приводит меня в бешенство. Я начинаю бить по его широкой груди своими крохотными кулачками и требую отпустить меня.
Незамедлительно. Прямо сейчас. В эту же минуту.
Мужчина смеется.
— Детка, и куда ты пойдешь ночью, одна? — Он приподымает свою иссиня черную бровь. — Здесь на несколько километров в округе никого, кроме служебных собак, охраняющих мою территорию.
Его рука касается касается подола ночнушки и поднимается выше — до самых бедер.
Я мысленно радуюсь той мелочи, что на мне хотя бы имеется нижнее белье — мои собственные простые трусики — отправляясь вместе с Ником в Москву, я захватила пару сменного белья и коротенькую ночную рубашку, на случай, если задержусь здесь на пару дней.
Я понятия не имела, что меня собираются похитить!
Но теперь у меня хотя бы имеется всё своё, что необходимо — я не собираюсь надевать ничего из того, что мне купил похититель.
Мужская рука тем временем зачем-то пытается проникнуть между моих ляжек — не понимая, зачем ему это нужно, я отскакиваю в сторону и требую прекратить всё это.
— Вы не можете… не имеет права так меня трогать! — я хочу держаться, хочу говорить с достоинством, не срываясь на крик, но у меня ничего не получается. — Я ненавижу вас!
Мужчина замирает.
Его рука быстро оказывается наверху — теперь он хватает меня за подбородок.
— Детка, не смей меня злить, — цедит он сквозь зубы. — Если не хочешь, чтобы завтра утром вся твоя семейка оказалась на улице, закрой свой красивый рот и не открывай его до тех пор, пока ты дважды не подумаешь над тем, что хочешь сказать. Слышала?
— Вы… вы… — я не могу подобрать подходящих слов, и одновременно с этим боюсь озвучить те слова, которые вертятся у меня на языке. Потому что боюсь за своих родных!
— И называй меня на ты, — усмехается мужчина. — Я люблю поиграть в ролевые игры, но пока ты не стала моей послушной служанкой, исполняющей все мои прихоти, зови меня по имени и на ты.
Я вздыхаю, чувствуя, что не смогу это сделать.
Называть похитителя по имени? Как будто мы хорошо знакомы или, возможно, испытываем друг к другу какие-то чувства?
Всё внутри меня восстаёт против этого.
— Я… я не могу, — произношу я после долгой паузы. — Пожалуйста, не заставляйте.
— Или так, или я возьму тебя прямо здесь — прямо сейчас, — угрожает мне мужчина.
Меня начинает трясти от страха.
— Но… но… вы же не можете…
Мужчина приподымает бровь, а затем берет мою холодную ладошку и кладёт на ширинку своих джинсов. Я не сразу осознаю, почему там такая выпуклость, а когда осознаю, пытаюсь отдёрнуть руку, но похититель мне этого не даёт.
— Назови меня по имени, — приказывает мужчина. — Давай, детка. Так или иначе, но мы перейдем сегодня на ты.
Я понимаю, чем именно он меня пугает, и не нахожу ничего лучше, чем попытаться вразумить его с помощью им же озвученных ранее планов.
— А как же… врач? — спрашиваю я. — Вы же сказали, что меня должен осмотреть врач.
Мой похититель моргает. Затем, откинув голову, начинает громко смеяться, всё ещё крепко держа мою руку, так чтобы моя ладошка не могла оторваться от его ширинки. Которая, кстати, сейчас становится ещё больше.
— Заметила, — довольно ухмыляется похититель. — Моя маленькая невинная девственница заметила мой стояк.
Он хмыкает, а затем, наклонившись ко мне, говорит мне на ухо самую возмутительную за сегодня вещь.
— Можно трахаться и не ломая целки.
Я понимаю, о чем он говорит — хотя наш пансион управлялся католическим орденом, я уже несколько лет как живу в Венеции сама по себе: и хотя привычки, которые вбили в мою голову монахини, сохранились, я уже знаю… я читала один из женских журналов, где обсуждались эти «другие» способы.
— Пожалуйста, — капитулирую я. — Пожалуйста, Давид.
Мужчина довольно улыбается.
Он только что продавил меня, заставил выполнить то, что пожелал — а главное, перестал быть для меня безличным похитителем.
Давид…
«Давид, Давид, Давид» — крутится в моей голове это имя, как будто желая сразу же запомнить имя своего хозяина.
Я всхлипываю, понимая, что не могу его ничего противопоставить. Он прав — я полностью в его власти.
Я…
— Тшшш, — вдруг произносит мой похититель, подхватывая моё дрожащее тело на руки. — Детка, не стоит так сильно реагировать. Тебе никто не хочет здесь обижать, поверь мне.
— Я — свободная, — плачу я, против всякой логики уткнувшись Давиду в грудь. — Я не служанка, не содержанка, не комнатная собачка.
— Женщины должны слушаться своих мужчин, разве нет? — спрашивает тем временем мой похититель.
— У меня нет мужчины! — всхлипываю я, не поднимая взгляда. — Я хочу быть независимой, хочу изучать искусство, общаться с художниками…
— Детка, — перебивает меня Давид. — Став моей женщиной, ты сможешь покупать любые картины, какие захочешь. Тебе надо только быть ласковой и любящей со мной.
— Но ведь это плохо… — не удержавшись, я шмыгаю носом. — Какая любовь может быть за деньги?
Темные глаза мужчина неотрывно ищут что-то на моём лице.
— Я действительно не прогадал, — говорит он загадочную фразу, чуть сильнее прижимая меня к себе.
После чего Давид относит меня в ту спальню, из которой я сбежала.
Давид
Я работаю, чтобы отвлечься от мысли, что наверху, в одной из гостевых спален моего дома, в одинокой кровати спит страстная молодая красавица. Красавица, которую фактически продал её отец.
Я тру переносицу, чувствуя, что хочу потереть кое-что другое.
А, блин… хочу.
Тем временем часы в библиотеке ударяют всего один раз. То есть сейчас уже час ночи.
Прекрасно…
Я поднимаюсь из-за своего рабочего стола, решив, что с меня сегодня хватит работы.
Проекты, счета, контакты… Выключаю ноутбук и поднимаюсь по лестнице в свою спальню. То есть я намереваюсь подняться в свою спальню, но сворачиваю к гостевым комнатам, не в силах себя обуздать.
«Даже трогать не буду, только посмотрю».
