деревянные ящики с мандаринами, бутылками и специями. От входа уже подтягиваются остальные, рядом с которыми идёт кухонный мальчишка. Они, видно, курили на улице и разминали кости, а потому задержались и тем самым лишили ситуацию контекста.
— Сколько раз я тебе говорил! — хмурится Орк. — Нельзя стрелять в тех, кто берётся доставлять провизию в Дагард. Это увеличит риски, все задерут цены, и мы останемся без Урахада, а значит солум никогда не взойдёт над нашими головами!
Он говорит это очень серьёзно. Своим хриплым голосом. Назидательным тоном. Но Клара вдруг начинает смеяться звонко и красиво — и констебль подхватывает этот смех.
— Ни разу не говорил, ведь я ещё никого не убила, — улыбается она, размахивая пистолетом, что вовсе не успокаивает дрожащего мужчину. — Он боится меня. Разве я такая страшная?
— Курва!
— Да, я поняла.
— На кухню очень хочет.
Клара кивает. Она знает основные языки Галады, территории людей, которая переводится как «близ Патриады», и в которую входят несколько стран. И ни на один из этих языков говор работника не похож. А так как его понимает Орк, Клара делает вывод, что на нём часто говорят торговцы и прочие люди, которых желательно понимать, чтобы они тебя не облапошили. Констебль так точно просто обязан разбираться. И ей бы хорошо, но никто ведь не собирается передавать в её руки управление землями. Этим займётся незнакомец, который медленно, но верно приближается к замку, словно снежная буря.
Она слегка мрачнеет, но этого никто не замечает.
— Передайте ему, — на редкость красивый голос будто натягивается, подобно струне, — чтобы больше не расхаживал по коридорам Утёса в одиночку. Он не в столице. В Дагарде не любят чужаков. Особенно если они даже не пытаются проникнуться нашей культурой. И не могут связать и пару фраз на общем языке. Это безответственность, которая может стоить головы. Не все здесь такие же вдумчивые, как я. Но у всех есть оружие, — она улыбается, и только от одного этого кровь стынет в жилах. — Лестница, ведущая к кухне вон за той дверью. Принимайтесь за работу. И славного Урахада. Пусть свет никогда не погаснет в вашем доме.
Ему полагается знать ответ хотя бы на эту фразу, и Клара бы ещё немножко помучила великана авантюрного (до первого выстрела) вида, но отступив на шаг, будто чтобы увеличить себе обзор, она натыкается на что-то твёрдое и резко оборачивается.
— Какая ты властная, — усмехается вроде как без иронии, но в то же время очень смущающе.
Клара на миг теряется, тупо разглядывая сводного брата, который за год стал совершенно другим человеком. Так бывает во сне. Будто видится кто-то из знакомых, но что-то в его облике неуловимо, но в то же время отчаянно отличается от оригинала.
Разумеется, в военной академии он стал куда более мускулистым — это заметно даже под пальто. Да ещё и выше стал, но разве это возможно? Они были практически вровень друг другу, когда он уезжал. Черты бледного, красивого лица заострились. И даже взгляд голубых глаз стал колким, вкрадчивым и холодным.
Первое впечатление едва не сбивает её с ног.
Страх пронзает сердце.
А вдруг он совсем изменился? Вдруг его мысли так непостижимо далеко, что они больше никогда не будут близки? Больше не будет редких моментов теплоты среди вечных колкостей и дурных розыгрышей. Он, наверное, завёл много друзей и заимел любовный интерес.
Что ему младшая сводная сестра, мающаяся весь год в Утёсе, в ожидании… этого дня?
— Ах, это ты, — она слегка морщит носик, приподнимает бровь и отворачивается от него, надеясь, что не успела покраснеть. — Вроде как мама говорила, что ждала тебя в другой день.
— Вроде как ты совсем не ждала, да? — спрашивает, чуть склонившись, так чтобы дыхание едва касалось уха.
Клара клянёт себя за предательские мурашки и, словно раззадоренная собака, набрасывается на мужчину-с-дебилами:
— Что нужно сказать?
Он открывает рот.
Она с улыбкой произносит по слогам:
— Да вос-си-я-ет со-лум над на-ши-ми го-ло-ва-ми.
Мужчина вкривь и вкось повторяет сдавленным голосом, хватает три ящика и, наконец, уходит за кухонным мальчишкой.
Клара оборачивается и окидывает Марка нарочито безразличным взглядом.
Глупая игра, которую нет смысла продолжать, ведь совсем скоро она станет замужней женщиной.
Совсем скоро их с братом дорожки окончательно разойдутся.
— Утёс приветствует тебя, — улыбается, — чувствуй себя как дома, располагайся. А у меня много дел. Урахад вносит свои коррективы.
— Разве это уже не мой дом?
Она прикусывает щёку изнутри, чтобы не напомнить ему о многочисленных проклятьях, брошенных в адрес замка и его маленькой владелицы.
Сердце предательски продолжает тарабанить в груди. Он не сводит свербящего, тяжёлого взгляда, словно ожидая чего-то.
— Он уже приехал? — вдруг спрашивает Марк странным тоном, который Клара не успевает понять.
— Кто?
— Жених.
— Мой?
— Нет, мой, — у него дёргается угол губ.
Странно.
— Не уверена, что Вельвет одобрит, — улыбается она. — Но я желаю тебе счастья.
— Спасибо.
Марк подступает к ней, явно собираясь что-то выкинуть. Клара же, хорошо знакомая с его выкрутасами, вместо того, чтобы поддаться (соблазн, признаться, есть), заносит ладонь и отвешивает ему пощёчину куда более хлёсткую, чем хотелось бы.
Мужчина-с-дебилами замирает, вытаращившись, со второй партией ящиков в руках.
Глава 5. Удовольствие на двоих
Наверное, над этим тоже можно поиздеваться.
Прошёл целый год (для почти-восемнадцатилетней девушки это, надо сказать, громадный срок), а рефлексы Клары Харш всё такие же беспощадные.
Она не забыла, как Марк поддался к ней ближе когда-то. Нет, не объятий ради. Куда там! Стоило ей на мгновение зазеваться и редкий скорпион, привезённый кем-то из далёких странствий, оказался под её платьем.
Она тогда позорно вскрикнула и задавила его.
Вельвет и Марлен отчитывали её на глазах у слуг. Скорпион был ценным подарком, а она позволила себе такую оплошность.
Леди.
Эрла Дагарда.
Глава древнего клана Харш.
Мыслимо ли?
А то, что скорпиона выкрал Марк — мелочи. Ведь он не наследник. Мальчишка. Что с него взять?
Он смеялся, упиваясь её унижением, до колик в животе.
Она почти ненавидела сводного брата, и абсолютно точно ненавидела его смех.
Звонкий, противный, задиристый, совсем не такой, как сейчас — чуть хрипловатый, глубокий и с чёртовой горчащей ноткой снисхождения.
Марк только выгибает бровь, глядя ей в глаза, сейчас чуть больше похожий на себя прежнего. Но лишь чуть. Он не сдвинулся с места. Ничего не сказал. Не коснулся щеки, изрядно покрасневшей. И даже не отреагировал на то, как присвистнул Орк.
Видно, они уже успели поздороваться.
— Что ты собирался сделать? — спрашивает
