же Юрий с братом своим Вячеславом говорят полякам и венграм: «А веся с своим братом и сыном Изяславом сами ведаимы»{40}. Наконец, Глеб, сын Юрия, ясно говорит Изяславу, что он для него имеет совершенно то же значение, какое и отец Юрий: «Ако мне Гюрги отец, тако мне и ты отец, а яз ти ся кланяю»{41}.
Но при таком представлении необходимо рождался вопрос: старший сын старшего брата, который стал отцом для младших братьев, стал по этому самому братом дядьям своим, но каким братом — старшим или младшим? Здесь опять два представления: первое, основываясь на физическом старшинстве, отдавало всегда преимущество дядьям пред племянниками, сыновья старшего брата были братьями дядьям своим, но братьями младшими: «Изяслав еда биться с Игорем, тако молвить: яз Киева не собе ищю, но оно отец мой Вячеслав брат старей, а тому его ищю»{42}.
Но в пользу племянников скоро явилось другое представление: старший брат стал отцом для младших, сыновья его из племянников стали для них братьями, старший между сыновьями отца есть необходимо старший между братьями, след., старший племянник старше дядей. Глеб Юрьевич называл своего двоюродного брата Изяслава таким же себе отцом, каким был для него сам Юрий, но на каком основании Мстислав Изяславич, старший сын этого отца, не будет для него старшим братом?
Последнее представление о старшинстве старшего племянника над дядьями явилось при самых первых столкновениях между правами Ярославовых потомков на старшинство, но встретило сильное сопротивление в общем мнении, которое было за естественное представление, основанное на физическом старшинстве дядей над племянниками: отсюда произошли страшные войны между Мстиславичами и Юрием Долгоруким и потомством его, в продолжение которых и до самого разъединения Юго-Западной, старой Руси, от Северо-Восточной, новой, торжество оставалось за представлением о старшинстве дядей над племянниками.
Так, летописец укоряет Ростиславичей северных, что они хотели занять Ростовскую область мимо дядей Михаила и Всеволода и не честили старшего брата: «Потом же Михалко и Всеволод поехаста в Володимирь с славою и честью великою, ведущю пред ним колодникы, Богу наказавшю князь креста не переступати и старейшаго брата честити»{43}. Так, сам Изяслав Мстиславич в борьбе с дядею не смел задевать господствующее понятие, основывал свои права не на старшинстве старшего племянника, а на дурном характере дяди, ясно говорил, как мы видели, что старшинство принадлежит дяде Юрию,' и под конец принужден был раскаяться в своих притязаниях и признать старшинство дяди Вячеслава; вот слова его к последнему: «Отце! Кланяютися; аче ми Бог отца моего Мистислава отъял, а ты ми еси отец, ныне кланяютися, согрешил есмь и первое, а того ся каю; а изнова коли ми Бог дал победита Игоря у Кыева, а я есмь на тобе чести не положил, а потом коли у Тумаща; ныне же, отце, того всего каюсь пред Богом и пред тобою, оже ми отце того отдаси ты, то и Бог ми отдасть; ныне же, отце осе даю та Киев, поеди, сяди же на столе деда своего и отца своего»{44}. Так Юрий, четвертый дядя, торжествует над сыновьями старшего из Мономаховичей и получает велико княжеское достоинство; сын его Андрей торжествует над Мстиславом Изяславичем, старшим сыном старшего из двоюродных братьев, и Ростиславичи признают его отцом. Мало того! Брат его Всеволод III, самый младший сын 4-го Мономаховича, признается старшим от Ростаславичей, внуков самого старшего из потомков Всеволода.
Но в потомстве Всеволода III в Руси Северо-Восточной пересиливает представление о старшинстве сына от старшего брата уже не над одним младшим, но над всеми дядьями, причем, однако, до самого пресечения Рюрикова рода на престоле московском, дядья самые младшие не хотят уступить старшинства сыну от первого брата, так что оба представления остаются при своих крайностях, не уступают друг другу, не допускают ничего среднего. Так, когда Василий Дмитриевич требует от братьев, чтоб они признали старшинство его сына Василия, пятый и самый младший из братьев Константин вооружается против этого требования; Владимир Андреевич Старицкий, рожденный от четвертого удельного, домогается престола мимо племянника, царевича Димитрия Иоанновича. Но в других родах, кроме княжеского, мы видим, что оба представления мирятся, а именно: первый племянник уравнивается в старшинстве с дядьями, но только с младшими, начиная с четвертого: таково положение местничества{45}.
Отчего же произошло это различие? Во-первых, оттого, что в борьбу различных представлений о старшинстве в роде княжеском скоро вмешалось понятие об отдельной собственности, явившееся на северо-востоке вследствие господства городов новых. Преобладание отдельной собственности, разрушив родовую связь, заставило старшего брата воспользоваться своим положением для усиления собственной семьи на счет младших братьев; это приобретенное могущество, силу материальную, он передает своему старшему сыну, который, в свою очередь, пользуется наследственным могуществом для того, чтоб стать выше дядей, подчинить их себе, и таким образом, естественно и незаметно, чрез посредство понятия об отдельной собственности родовые отношения переходили в государственные.
Во-вторых, в роде княжеском подчинение младших братьев старшему гораздо сильнее, нежели в других родах, по той самой причине, что для князей нет более высшей власти в обществе, старший брат для них вместе отец и государь, значение старшего в роде княжеском, след., гораздо выше значения старшего в других родах и естественно, необходимо усиливает значение собственной семьи в. князя, особенно его старшего сына: младший брат, чтя в в. князе отца и государя, необходимо переносит это уважение и на сына его, своего племянника; тогда как в других родах значение старшего брата по смерти отца ограничивается, ослабляется присутствием высшей власти, правительства, государя, к которому и старшие и младшие находятся в одинаких подданнических отношениях; след., здесь разница между старшими и младшим братьями вовсе не значительна: они почти равны друг другу, а это равенство и помогло старшим дядьям выиграть в борьбе означенных представлений и остаться старше племянников от первого брата.
Теперь остается вопрос: какое же основание тому, что в местничестве именно четвертый дядя теряет старшинство пред племянником от первого брата? Мы думаем, что объяснение такому счету можно найти в самом физическом старшинстве между членами семьи, ибо почти всегда в многочисленной семье только три старшие брата сохраняют некоторое равенство между собою касательно возраста, разница же между первым и остальными младшими, начиная с четвертого, так обыкновенно велика, что последние находятся еще в детском возрасте, когда первый уже совершенно возмужал; притом обыкновенно случалось и случается, что при жизни отца только трое первых сыновей достигают зрелого возраста, тогда как другие остаются еще
