на этом месте, через три часа. Я с Туракуловым, — он подозвал пожилого бойца, — поеду в Писта-мазар. Оружие не применять. Брать обоих живыми. По коням!
Отряд рассыпался по долине. Топот стих. В дрожащем мареве едва заметной полоской вырисовывался кишлак Писта-мазар. Туда и направили своих коней комиссар и сопровождавший его боец.
Кара Сакал обнаружился сам.
Отчаявшись найти его — никто в Писта-мазаре ни чернобородого, ни Юнуса не встречал — Исмаилов решил арестовать Каримбая и возвратиться в Андижан. Вместе с Туракуловым комиссар незаметно со стороны сада подобрался к огромному байскому дому. До самого последнего времени, точнее до прихода Шарафатхон в красный отряд, Каримбай был вне подозрений. Потому он и жил спокойно, но сейчас хитрый и коварный бай конечно, почуял неладное. В этот поздний час только в одном оконце, выходящем к глухому дувалу, светился огонь. Не потревожив свирепых байских псов, Исмаилов и Туракулов подобрались к окну. Они увидели самого Каримбая. Стоя на коленях, широкий и костлявый, он торопливо заталкивал в кожаную сумку какие-то бумаги и свертки. Две уже наполненные сумы лежали рядом, и слуга, натужившись, стягивал их ремнями. Со стороны крыльца слышалось лошадиное ржание.
— Туракулов! — шепотом велел комиссар, — отвяжи этих коней и уведи их, а я послежу здесь. Только быстрей.
— Есть! — ответил боец и скрылся за углом.
Каримбай что-то искал. Он ползал на четвереньках по ковру, и по разъяренному взгляду его можно было понять, что он сыплет проклятиями. Он приподнял ковер и лег, прижавшись лицом к полу, заглядывая в щель. Наконец бай облегченно вздохнул и вытащил откуда-то из-под пола белый пакет. Зоркие глаза Исмаилова успели разглядеть, что адрес написан по-английски.
— Ну что ж, — сказал про себя комиссар, — тем лучше: со всем вместе возьмем и тебя. — Он тихо начал пробираться к крыльцу. Сейчас вернется Туракулов и вдвоем они схватят Каримбая. Комиссар едва успел об этом подумать, как услышал у себя за спиной чье-то тяжелое дыхание. Он резко обернулся, выхватил пистолет, и тут же раздался голос Кара Сакала:
— Тише, товарищ комиссар! Здесь, у крыльца — Юнус и еще двое басмачей. Я за ними давно слежу. — Он положил тяжелую руку на плечо комиссару. — Ложитесь!
С улицы послышался стон.
— Туракулов! — вскочил комиссар, но Кара Сакал снова заставил его лечь.
— Ему уже не поможешь, — прошептал он. — Прибил его этот басмаческий пес Юнус. Я чуть-чуть опоздал. Как заметил Туракулова, так понял, что еще кто-то из наших здесь.
— Ты что ж один ускакал? — спросил комиссар. — И не доложил, не сказал ни слова.
— Потом все объясню, — шепотом ответил Кара Сакал. — Смотрите! Вот он!
Прямо на них, притаившихся в густых кустах роз, шел хорошо видный в лунном свете Юнус.
Кара Сакал приподнялся. Блеснуло лезвие кинжала.
— Стой! — велел комиссар. — Только живым! — Он вскочил, бросился к Юнусу и тут же упал, как подкошенный. Кара Сакал змеей скользнул в сторону и исчез.
— Грязный шакал, — едва успел произнести комиссар. Юнус поднял комиссара, но тот протянул слабеющую руку и, собрав последние силы, сказал: — Задержи их. У Каримбая — пакет... — В то же мгновение распахнулась настежь дверь и на улицу выскочили трое: Каримбай, Кара Сакал и слуга. Выстрелы разорвали тишину. Взметнув облако пыли, помчались по узкой улочке кони, но один из всадников после выстрела Юнуса свалился на бок. Конь долго волочил его и, наконец, остановился. Юнус подбежал и заглянул в лицо убитого.
— Каримбай, — произнес он. Быстро отвязал от седла сумы, расстегнул на груди убитого богатый халат и достал хрустящий белый пакет. Потом он вернулся в сад и поднял безжизненное тело комиссара Исмаилова.
За околицей затихал топот.
— Ладно, — сказал Юнус, глядя туда, куда умчались всадники. — За все ответит басмаческий выродок! Клянусь, дорогой товарищ комиссар. — И он прижался воспаленными губами к уже похолодевшему лбу Исмаилова.
Вот наша дочь!
— Ты не ошиблась? — в десятый раз переспрашивал Алексеев, — Точно ли о русском кладбище вел разговор Каримбай?
— Что я — маленькая? — обижалась Шарафат. В ладно пригнанной красноармейской форме она совершенно преобразилась. И взгляд стал другой, открытый, смелый и радостный. Словно вырвавшись из золоченой клетки, в которую ее посадил Каримбай, сбросив ненавистную паранджу, она по-настоящему родилась на свет.
Ольга Васильевна, молодая женщина с красивым тонким лицом, искренне обрадовалась ей. Уроженка Туркестана, она отлично знала узбекский язык; но не только это помогло ей мгновенно завоевать любовь бывшей жены Каримбая.
— Вы меня вроде бы ожидали, — выразила свои чувства Шарафат.
— А как же! — ответила Ольга Васильевна. — Мы знали, что ты к нам придешь.
А сам Алексеев в первый же вечер объявил:
— Вот наша дочь, Оленька!
Так хорошо было тогда: пили все вместе чай, командир шутил. Только изредка все-таки поглядывал тревожно за окно: ждал Исмаилова. А комиссара привезли наутро убитого. Привез Юнус и рассказал о предательстве и бегстве Кара Сакала и о смерти Каримбая. И тут же прибежал посыльный и сообщил, что на кладбище засада зря провела ночь: никто там не появился.
Командир переживал. Почернел, осунулся. Никак не мог простить своей ошибки.
— Прав ты был, Тулкун-ака, — повторял он то и дело. — А я проворонил. — И вздыхал.
Но Алексеев был прежде всего человеком действия.
Он делал все, чтоб вырваться из кольца неудач, преследовавших в последнее время его отряд.
— Не видел ли тебя Кара Сакал? — спросил он снова у Шарафатхон.
Она отрицательно покачала головой:
— Нет, командир. Да и была я тогда все время под паранджой. И никто ведь не знает, кроме вас, что я — жена Каримбая. — Красивое лицо ее помрачнело.
— Забудь об этом, — велел Алексеев. — Каримбая уже нет в живых, а для тебя началась новая жизнь. Совсем другая — советская, свободная. — Он мечтательно прищурил серые глаза. — Вот кончим воевать, поедешь учиться. В Москву.
Шарафат удивленно вскинула брови и зарделась, а потом брызнула по-детски хохотом:
— Меня — в Москву? Что вы? Я и в Андижане-то боюсь по улицам ходить.
— Поедешь, — серьезно сказал Алексеев. — Обязательно. Так сказал Ленин. Так и будет.
— Ленин, —
