не меньшей степени. Будучи привилегированным, человек никогда не должен забывать об ответственности…
Тео встал, оборвав дальнейшее резонёрство, которое от волнения нашего преподобного начинало повторяться по кругу. Я не видел лица Тео, зато видел его отражение во взглядах преподавателей, обращённых к нам со сцены, в них читались безысходность и отчаяние.
– Простите, падре, – Тео залез на стол. – Иисус во мне вот-вот меня покинет. И воле его я не в силах противостоять.
Он согнулся в позу, с которой начинается схватка, и дал оглушительный залп во всю задницу. Нас затрясло, как во время извержения, а сидящих сзади снесло волной.
Кочински и Дарт подскочили. Аудитория захлёбывалась от смеха и возмущения.
– Откройте чёртовы окна!
– Бычий член! – взорвался Питер.
Тео выпрямился, произведя вздох облегчения.
– Парфянская стрела на все ваши заповеди, – блаженно улыбаясь, заметил он.
Отец Лерри отступил назад и сел на своё место, скрывшись за кафедрой от поднявшегося хаоса. Народ, повалив на пол стулья, ринулся прочь от центра, где в геройском смраде стоял Теофил Кочински.
Сквозь всю эту катавасию мой взгляд остановился на бледном лице проректора. Бедолага не знал, как поступить. Внезапно его глаза, метавшиеся по рядам, остановились на мне. Я рефлекторно напрягся.
Милек Кочински вскричал:
– Адам Карлсен! Где Адам Карлсен?!
Глава 3
Защита монстра
По дороге к лестнице Милек Кочински хмурился, избегая моего взгляда.
– Сэр, клянусь коленкой своей, Адам никакого отношения к ночным шатаниям не имеет. Его нимб по ночам светит так, что не с первого раза уснёшь.
– Не выгораживай дружка, Гарфилд!
– Сэр, Адам – теоретик, не практик. Понимаете?
При всей своей комплекции – невысоком росте и полноте – двигался Кочински довольно быстро и поспевал идти рядом со мной, не задыхаясь.
Мы стали взбираться по широкой дубовой лестнице, глянцево-коричневой, словно густо облитой шоколадной глазурью.
– Да он и белку не проведёт на территорию Роданфорда, если она не из здешних лесов.
Кочински не отвечал и только гневно задирал подбородок. Мы добрались до пролёта, украшенного цветным мозаичным витражом, и расцвеченные им пёстрые лучи упали на наши лица и одежду. Лестница поворачивала на обе стороны. Кочински свернул вправо, в крыло, где была наша с Адамом комната.
– Сэр, взаправду, я…
– Не части, Гарфилд! Мой приказ был яснее некуда – явиться всем.
Я понимал, что нарываюсь на неприятности, но понимал и то, что раз Кочински не вызвал Адама в кабинет, а сам лично несётся в студенческую комнату, чтобы наказать нерадивца, то, верно, придумал какую-то ужасную казнь для него. И я пытался защитить друга.
– Он и не поймёт, чего вы от него хотите! – воскликнул я. – Он не знает ничего о сексе!
– Жить с тобой, Гарфилд, и не знать о сексе ничего… – Кочински метнул в меня грозный взгляд. – Некоторые считают курение не взатяг безвредным. А потом сами не понимают, от чего умерли так рано.
Проректор пошутил. «Может, всё ещё как-нибудь обойдётся?» – с надеждой подумал я.
Через несколько ступеней он добавил:
– Это и твоего приятеля касается.
– А? О чём вы? – не понял я.
Милек Кочински остановился.
– О том, – повернулся он ко мне, жилка у него на виске заметно пульсировала, – что твой сосед опаснее любого из этих оболтусов.
– Адам? – Я ухмыльнулся и тут же поправил рожу: – Да у Адама самое открытое сердце и простая душа…
– В твоём дружке живёт монстр, – ошарашил меня Кочински.
Я наморщил лоб. Монстр?
– Чудовище, которому бы лучше не просыпаться по утрам…
Кочински двинулся дальше. Борясь с подступившей икотой, я в смятении поплёлся следом.
– Клянусь, Гарфилд, когда-нибудь твой дружок сведёт меня в могилу, – говорила со мной проректорская спина. – Он и дьявола к подушке привяжет[19]!
Возможно, дело в ксенофобии, решил я. Но абсурдность этой мысли тут же осозналась разумом. Род Кочински сам несколько веков назад был приезжим. Может, Милек Кочински не помнит, что по рождению он поляк? Зато я хорошо помню долгий недобрый взгляд его, когда мы с Адамом на вступительные экзамены явились. Главе Роданфорда мы как-то сразу не по нутру пришлись.
Адам тогда предстал перед ним как настоящий гимназист: под мышкой стопка перевязанных верёвкой книжек, на плече – сумка, а в ней пара рубашек и пара запасных очков. На худом лице взгляд куда-то вниз и вкось и суровое какое-то смирение. Адам всегда выглядел так, словно уже знал то самое худшее, на которое вы способны, а главное – был готов к этому.
Родом он из Телевага[20], откуда его и ещё нескольких детей вывезли под покровом ночи перед началом гитлеровской оккупации Норвегии. Мой дед принял в свой дом на Шетландских островах, где я как раз во время войны обитал, троих пацанов и девчонку. Один, белобрысый, так и остался с нами. Родителей Адама арестовали, возможно, расстреляли. По крайней мере, за девять лет, минувших с той поры, мы ни разу о них не слышали.
Теперь мой отец платил за наше с Адамом обучение. Я вообще-то хотел лётчиком стать, но обстоятельства (честно говоря, отец) были против. Компромисс с отцом нашёлся в Роданфорде, элитном университете, где я – сам себе поражаюсь – уже второй семестр изучаю историю, культуру и языки цивилизаций Древней Греции и Рима.
Вообще, я строил себе карьеру в спорте, в частности в регби. Ну как строил. Просто играл, просто нравилось. Думал, так будет и впредь. К тому же моё тело «с рождения заточено под выносливость», если цитировать школьного тренера, а он нормальным мужиком был, причин не доверять ему у меня не было.
Однако «пока ещё не все мозги вышибли, нужно подавать документы в Эдинбургский университет», – категорически рубил сплеча отец при каждом случае, когда речь заходила о моём грядущем и непременно юридическом, как у него, образовании.
Я грозился, что украду самолёт, улечу и на землю не вернусь.
А Роданфорд, надо признать, оказался красавцем во многом. Пять дней в неделю мы играем в регби, даже участвуем в состязаниях с другими университетами графства. Занятия по истории тоже интересны. Особенно практическая их часть, когда мы можем трогать руками древние артефакты, добытые британскими археологами и находящиеся в нашем распоряжении. Не думал, что я, оказывается, интересуюсь картами караванных путей, связывавших Харран с древней Ниневией, и что к концу первого семестра буду свободно различать исламские культурные слои городищ от римских, а также смогу назвать все признаки интрузивного погребения.
Напрягают разве что театральные постановки. Мы обязаны представить три пьесы за девять месяцев на
