долгий и протяжный жалобный стон.
Я машинально оглянулся и метнулся на звук, разглядев в сумраке скорчившегося на соломе в позе эмбриона красноармейца Зяблина — заряжающего из соседнего экипажа
— Больше нету мочи терпеть, — всхлипнул Зяблин, — все внутрях болит! Помогите!
— Казаков! — рявкнул я.
— Что случилось, товарищ командир? — из двери дома показалось заспанное лицо Казакова.
— Санинструктора сюда!
— А что случилось-то?
Я на него глянул, Казаков оборвал фразу и убежал.
Через пять минут прибежал санинструктор роты Зильберштейн Мойша Борисович — рано начавший лысеть пухлый мужик с объемистой санитарной сумкой с красным крестом на ней. За ним высился могучий Казаков.
— Что у вас происходит? — выдохнул он. Он санинструктора слегка тянуло медицинским спиртом.
Я молча показал рукой на рядового Зяблина, после чего вышел из сарая.
Зяблина вскоре утащили прочь, и лишь наутро, случайно встретив Мойшу Борисовича, я поинтересовался судьбой бойца.
Зильберштейн сплюнул на черную землю.
— Обожрался сырым тестом, скотина, аж два килограмма слопал, — ответил санинструктор, после чего развернулся и отправился по своим делам.
— Выжил хоть? — крикнул я ему вслед.
— Отмучился, бедолага…
Как выяснилось позже, Зяблин был поставлен в дежурство к хлебопекарне и ночью наелся тестом в большом количестве. Разумеется, его организм оказался не приспособлен к перевариванию такого числа продукта. Печальная и поучительная история, тем более что голодом нас вовсе не морили. Наоборот, кажется, впервые с момента моего воскрешения в далеком уже декабре 1942 года, я стал наедаться досыта. Кормили нас не то, чтобы на убой, но много и часто. Однако, солдат — сущность вечно голодная, и, несмотря на трехразовое питание, все постоянно искали, где бы чего урвать сверх норм. Вот Зяблин и оказался первой жертвой жадности и чревоугодия. Впрочем, его история никого ничем не научила. И после случались эксцессы с воровством продуктов. К счастью, без смертельных исходов. Но виновных карали строго и безо всякого снисхождения. Стрелять — не стреляли, но реальные сроки схлопотать можно было легко. А там либо Колыма, либо штрафную роту. И попробуй реши, что лучше. Как по мне, лучше недоесть, чем украсть у товарищей.
18 июля часть корпуса отправилась в район Козельска на пятнадцати предоставленных железнодорожных эшелонах — туда погрузили в основном неисправные танки, машины и грузы, так же часть ГСМ, остальные должны были передвигаться своим ходом, и, конечно, наш экипаж попал в их число. Мы покинули Кубинку, двинувшись в сторону Орла. Продвигались группами по батальону — тридцать один танк, впереди разведка на легких бронемашинах, позади ремонтные бригады, инженерно-минометная рота и рота подвоза ГСМ.
Нам требовалось преодолеть всего двести тридцать километров до Козельска, но то, что по современным дорогам легко можно проехать за пару часов, растянулось в несколько суток тяжелого пути.
Во-первых, подвела погода. Было пасмурно, и время от времени начинал накрапывать мелкий дождик, периодически переходивший в ливень. Видимость была неудовлетворительная для наземного транспорта, дожди же резко ухудшили проходимость грунтовых дорог. Местами они оказались совершенно не пригодны для продвижения автотранспорта. Уровень воды в реках повысился, иногда появлялся туман, что еще более снижало и так отвратительную видимость. Низкая облачно затрудняла применение авиации.
Во-вторых, от правды не уйдешь, танки ломались. Некоторые, совсем новые машины, не выдерживали и тридцати километров, другие держались по пятьдесят — семьдесят, и то один танк, то другой останавливался для спешного ремонта. Коробки передач летели одна за другой, электрика коротила, моторы глохли. Наверное, каждая третья машина за первый же перегон была починена ремонтниками, а некоторые — по несколько раз. И это притом, что на Танкограде мы гоняли технику, проверяя ее на наличие брака. Но при таком темпе производства, к сожалению, брак был гарантирован. К сожалению, сама конструкция Т-34–76 была еще далеко не доведена до ума инженерами, а до массового выпуска Т-34–85 оставалось еще несколько месяцев.
В-третьих, даже на ровной дороги мехводы умудрялись совершать ошибки.
В первый же день пути, когда колонна двигалась в умеренном темпе, но из-за дождя видимость была минимальная, а водители высовывали головы из люков в попытках разглядеть хоть что-то впереди, и страшно матерились, получая в лицо очередной ком грязи с траков впередиидущей машины, я заметил, что танк, шедший перед нами, внезапно дернулся, начал смещаться вправо, а потом попросту завалился боком в канаву.
Колонна остановилась.
Экипаж перевернувшегося танка выбрался наружу, недоуменно оглядываясь по сторонам. Водила развел руками и начал оправдываться:
— Да твою же налево, растудыть тебя деревня! Коленом случайно сдвинул рычаг!
Следующие полчаса машину тросами вытаскивали обратно на дорогу. Наконец, движение возобновилось, и практически сразу же, еще через полчаса, один из танков резко свернул с дороги и снес забор дома, передавил двух гусей и едва не въехал в сам дом.
Останки несчастных гусей командир роты конфисковал, выдав возмущающейся хозяйке письменную гарантию на оплату живности. Забор быстро починили, но теперь я был настороже — легкое разгильдяйство самым пагубным образом сказывалось на скорости нашего продвижения вперед.
После третьего ДТП командир корпуса созвал совещание, где пригрозил трибуналом комначсоставу, если случится хотя бы еще одна катастрофа из-за халатности водителей.
С нашей машиной все было в полном порядке. Бортовой номер «744» сверкал яркой белой краской, сверху более крупными буквами было написано имя личное, которым мы совместно нарекли машину — «Уралец», мотор работал ровно, без сбоев, и даже, казалось, передачи переключались не как обычно, с огромным усилием, а гораздо легче. Я знал, что бригадир Сметанин уделил особое внимание этой машине. Постоянная забота Корякина, Казакова и Евсюкова сказалась. Результат был налицо. Мы ни разу не вызывали рембригаду, пройдя все двести с гаком километров без поломок. Своего рода рекорд.
Остальные же машины ломались, и часто. Многочисленные остановки раздражали, но скоро привыкли и к ним. И все же, пусть медленно и тяжело, но мы добрались до точки дислокации в срок и расположились в предлесье, замаскировав машины еловым лапником. До линии фронта отсюда было совсем недалеко.
Черное небо, яркая луна, громоздкие силуэты машин и булькающий на едва тлеющем костерке котелок с густой похлебкой. Я наслаждался каждой минутой отдыха.
Ночь прошла на удивление спокойно. Я, как ни странно, отлично выспался, и экстренных происшествий не случилось.
Прохладным не по сезону, летним утром 26 июля, я выбрался из шалаша, где мы ночевали, широко потянулся и повернул шею влево и вправо до тех пор, пока не хрустнули позвонки. В голове сразу прояснилась, тело стало просыпаться.
Эх, кофе
