успехом. Нас принимали в лучших домах. И, гм, лучшие девочки и твоей и моей расы были нам, гм, рады. Нет, тебе потребовалось что-то кому-то доказывать. Какая разница, работают придуманные тобой эликсиры или нет? Ты же писал баллады. Книги, брат, книги! Выдумки чистой воды. Сказки. Но они же продавались! И ещё как! Нам вполне хватало и ещё удавалось кой-что отложить на чёрный день…
– И ты красовался на ристалищах, требуя себе чуть ли не каждый месяц по новому дублету…
– А как же! – чуть не задохнулся от возмущения кентавр. – У нас, кентавров, очень развито чувство прекрасного! Дисгармония ранит нас сильнее стрел и копий. Одежда есть отражение…
– Брат, – человек поднялся. – Прости. Давай трогаться. Путь неблизок. Даже для тебя. Чемпиона многих ристаний.
Кентавр с недовольной миной опустился на колени, не переставая бормотать:
– А одежда есть отражение внутреннего содержания, кое у нас, кентавров, следует за путями ветров и вод, и не остается в покое, и потому, дабы соответствовать…
– И споспешествовать, – человек не без труда забрался в седло. – Поторопись, брат, очень тебя прошу.
– А, гм, что мне за это будет? – кентавр потрусил вперёд, искательно глядя на седока.
– Если удачно продадим балладу об этом диве, то новый камзол, – по лицу человека невозможно было понять, лжёт он, или говорит правду.
– С эвбейским кружевом? – немедленно поинтересовался кентавр, несколько ускоряя бег. – Надо непременно с эвбейским, у анфельских примитивное плетение, а мода…
– С эвбейским кружевом и оторочкой из меха яху, – наездник слабо улыбнулся.
– Да, да, совершенно верно, – зачастил кентавр, оборачиваясь и невольно замедляя бег, – оторочка придаст завершённость всему ансамблю. Тона окраса следует выдержать…
– Скачи, – несколько более резко бросил человек. – Пожалуйста.
– Ну вот, уж и слова сказать нельзя! – обиделся кентавр. – Рот затыкают, обрывают…
Правда, поскакал он и вправду быстро. Так быстро, что лес словно бы рушился за их спинами.
– Но, брат-в-духе, почему ты говорил о продаже баллады? Разве у болотника не нашлось золота?
– Конечно, нашлось. Однако я слишком хорошо помню истории тех, кто польстился на это золото. Настоящий охотники за нечистью, ловкие, умелые и упорные. Мечом могли разрубить муху в полёте. Шестеро купились на богатство, и все погибли, не пережив дива и на девять недель. Погибли нелепо: трезвенник вдруг напивался допьяна и тонул в канаве, где воды по пояс; домосед вдруг отправлялся в странствие и попадал под ураган; третий утонул на попавшем в шторм корабле; четвёртый оступился на дороге и его переехала повозка, гружённая камнями; пятый… пятый, примерный семьянин, если не ошибаюсь, тоже ни с того, ни с сего потащился в бордель, где подхватил дурную болезнь, от которой и скончался; шестой женился, на третий день после свадьбы застал жену в постели с разносчиком лепёшек, зарубил обоих, после чего покончил с собой. И все они, все как один забралали золото болотника.
– Гм… – кентавр выглядел обескураженным. – Не знал. Неужели никто из магов не озаботился снятием проклятия?
– Не знаю, – отозвался человек. – Не интересовался. И, во всяком случае, предпочитаю не испытывать этого на себе. Я продам балладу. Труппа Сакки поставит её на императорской сцене. Сборы гарантированы.
– Всё равно не понимаю, – проворчал кентавр, бойко скача по лесной тропе. Она постепенно расширялась, мало-помалу становясь пусть узкой, но уже настоящей дорогой. – Почему надо было лезть самому? Расспросил бы охотников, следопытов, тех же ловцов, к примеру.
– Когда-то я ведь тоже учился магии, – пожал плечами наездник. – Не достиг никаких особых высот, но память не подводит. А иногда, прежде чем писать что-то… желательно пережить это самому.
– И только? – подозрительно осведомился кентавр. – Ты ничего не скрываешь от меня, брат-в-духе?
– Я охраняю твой покой и сон, – криво усмехнулся чародей. – Знаешь, новое переживание. Очень увлекательно.
– Ты что-то там сделал! – взвизгнул кентавр. – Сделал, и мне не говоришь! А если нас теперь проклянут? Сглазят? Если явятся другие дивы, или кокульщики, или… Как ты можешь поступать настолько безответственно! Ты обо мне совершенно не думаешь, всё о себе, только о себе, о своих дурацких книжонках!.. А нас теперь могут…
Кентавр разорялся ещё долго. Хорошо ещё, что не останавливался.
Человек слушал, устало прикрыв глаза. Не возражал. Спорить тут было бессмысленно.
Меж тем узкая и петлистая лесная дорожка влилась в широкий, наезженный тракт. Кентавр пошёл веселее, не переставя визгливо бранить наездника за неосторожность, самонадеянность, неспособность заботиться о других и так далее и тому подобное.
По дороге им встречалось немало люда. Как, впрочем, и не-люда. Торный тракт вёл к густонаселённым краям. Корбулон успевал снисходительно поприветствовать изредка попадавшихся собратьев, просто и бедно одетых кентавров, с завистью взиравших на щегольский дублет столичного гостя. Девушкам-кентаврихам, особенно молоденьким и хорошеньким, Корбулон залихватски подмигивал, норовил подскакать поближе, похлопать по крупу.
Хватало на тракте и обычных лошадей, запряжённых в телеги, хватало всадников – их Корбулон надменно игнорировал. Могучий кентавр летел стрелой, и ночной сумрак не успел ещё сгуститься окончательно, когда перед путниками появился внушительный островерхий тын, окружавший селение.
Ворота уже закрывались но Корбулона с его наездников пропустили безо всяких разговоров. Впереди ласково засветились огни трактира, где-то слева, в темноте журчала невдалеке вода, высыпали звёзды, и человек на спине кентавра вздохнул с облегчением, устало поднимая голову и вглядываясь в рисунок с детства знакомых созвездий.
Он устал. От дороги, от нескочаемой болтовни Корбулона, который сейчас, конечно же, потребует своей доли, чтобы отправиться бражничать с другими кентаврами, хвастаясь перед ними своей столичной справой и дорогими обновками. Хотелось просто сесть в одиночестве в тёмный угол, вытянуть ноги, спросить кружку горячего духовитого травяного чаю и замереть так, бездумно глядя или на пламя в камине, или на мерцающие огоньки звёзд в вышине. Хорошо б, конечно, чтобы на плечо легла бы тонкая и нежная рука – той, кто понимает, но на это рассчитывать уже не приходилось. Медленно складывались строчки продажной баллады, где, конечно же, див предстанет жутким клыкастым чудовищем, похитителем принцесс и честны́х селянок, осквернителем могил, убийцей и пожирателем детей. Публика не шибко любит, когда у «врага» находится своя правда.
И, разумеется, будет и герой. Не худой, нескладный человек, когда-то обучавшийся магии и немного – самозащите, сочинитель, по его словам (верить которым или нет – уже другой вопрос), вдруг решивший, что его балладам не хватет жизни, правды, плоти и крови. И, само собой, нельзя писать, что уже побеждённого дива добили предательским ударом в горло, обманом выманив у болотника его секрет. Нет, героем, конечно же, окажется рыцарь без страха и упрёка. Он опустится на колено в осквернённом
