встала и с достоинством попросила разрешения позвонить по телефону. Пантелеев милостиво разрешил и даже придвинул поближе к посетительнице аппарат «Давай, давай звони! — мелькнуло в голове у опытного взяточника, — По такому вопросу лучше говорить по телефону, чем лично, при свидетелях, так сказать».
Старушка между тем прошамкала в трубку:
— Облисполком попрошу…
Пантелеев насторожился.
— Попрошу кабинет Тюфяева… Да!
— Виноват! Куда вы звоните? — перебил завбазой.
— Сыну я звоню…
— Какому еще сыну?! — В голосе Пантелеева трепетала уже нескрываемая тревога.
— Моему сыну… Ну, Тюфяеву Ивану Владимиро… Ваня? — Старушка обернулась спиною к Пантелееву и беспокойно заговорила в трубку. — Ванечка, я заехала за холодильником, а тут мне сказали, что за него надо говядины дать, потом масла, байки еще… Я сама не пойму: какой такой байки?.. Что?.. Заведующий этим… ну, складом. Он сам говорит: «Без байки не дам» Ага. Что?.. Пришлешь обследователя?.. Ну, а как мне-то быть? Ехать домой или подождать твоего обследэ… Ну ладно. Я подожду…
Обливаясь потом, Пантелеев вырвал у старухи из рук трубку и принялся кричать неожиданно визгливым голосом:
— Але! Але! Товарищ Тюфяев?.. Докладывает как раз завбазой Пантелее… Алё! Ваша матушка, она — хе-хе — большая шутница! Она… алё!.. Алё же! Молчит! Трубку повесил. Как же теперь?..
А старуха равнодушно сказала:
— Я тогда там обожду, в коридорчике… Ваня говорит: он скоро приедет, обследователь то есть…
И старуха поплелась к двери. Пантелеев побежал за нею, обеими руками схватил старуху за талию, как это делается при исполнений танца, именуемого падеспань, и деликатненько пытался вернуть ее к своему столу, приговаривая:
— Что вы! Куда вы, товарищ Тюфяева? Разве ж я что?.. Это ж все шутки, товарищ Тюфяева… Берите себе свой холодильник сию же минуту…
— Неукомплектованный-то? Да на что он нам нужен!
И старуха вырывалась из рук заведующего базой, как нимфа из объятий сатира.
— Да нет же, нет же, он ведь укомплектовался! Пока мы тут с вами рассуждали, он, знаете ли, полностью укомпле…
Старушка уже из коридора отозвалась:
— Значит, байку вам подавай? Яички? Говядину? Благодарим покорно! Я подожду лучше обследователя.
И мамаша зампреда с железным выражением лица поместилась на скамейке в коридоре.
Пантелеев вернулся к себе, сел за стол и опустил голову носом прямо в чернильницу. Он два раза с силой дернул себя за остатки волос на макушке и простонал:
— Умммм!.. Так влипнуть, такого маху дать!. Мало того, что мимо носа пронесли теперь все, что мог дать детдом, так еще на обследование сам напросился… А что, если у нас еще не оформлены те выдачи для артели «Восторг»?..
И Пантелеев вскочил, чтобы бежать в бухгалтерию проверить выдачи артели «Восторг» и другие незаконные операции… В дверях он налетел на давешнего тучного посетителя (мнимого шофера с «персональной машины Тюфпева»). Шофер протянул заведующему базой накладную и пропуск на холодильник.
— Будьте любезны подписать, — вежливо сказал мнимый шофер. — Холодильник для детдома.
— Все вам подписывай, а нет того, чтобы от вас хоть зернышка какое для нас заиметь, — привычно начал было Пантелеев, но вспомнил о предстоящем обследовании и закусил губу — Давай сюда!
Завбазой начертал свою подпись с такой силой, что перо сломалось. а гонкая бумага пропуска была прорвана. Тучный представитель детдома только покачал головой и ушел.
Пантелеев выбежал в коридор, испуганно поглядел на старушку, все еще скромно сидевшую на скамье, и ворвался в бухгалтерию.
Через пять минут вся база что называется, «ходила ходуном» и лихорадочными темпами «заметала следы» Но, говорят, это ей не помогло. Собственно, не помогло Пантелееву. Обследователь. говорят, кое до чего «докопался». А сейчас новая ревизия «докапывается» до всего прочего, что там творилось под непосредственным руководством бывшего завбазой Пантелеева.
Вот что значит один только раз ошибиться в таком тонком деле, как взяточничество. Нет, в наше время это очень сложный вопрос, как и с кого надо брать взятки…
СТРАШНЫЙ ПРОФЕССОР
Сережа решительно не любил врачей. Весь опыт его шестилетней жизни говорил ему, что ничего хорошего нельзя ждать or этих людей, которых называли тяжелым словом «доктор» и которые являлись почти исключительно тогда, когда у Сережи бывало скверное настроение, когда ему хотелось плакать и мама, приложив губы к его горячему лобику, уже произносила встревоженно;
— Кажется, у нас есть температурка…
Да и как было любить этих докторов с их отвратительной манерой давить на язык ложечкой и тискать большими холодными руками Сережин живот? Потом доктора оставляли после себя зловещие записки, которые очень быстро превращались в противно-жирную касторку, горький хинин и другие скверные лекарства. Нет, нет, от этих людей ничего хорошего ждать нельзя! Это Сережа знал наверное.
Так и на этот раз. Сережа пытался даже скрыть, что ему не по себе. Но плохое настроение, связанное с «температуркой», заставило его раза три беспричинно заплакать. Хитрая мама догадалась прижать губы к Сережиному лбу, было сказано насчет «температурки», и Сережу положили в кровать. Сережу мутило, болело горло На другой день появился доктор. Конечно, тискал живот, заставил хрипеть «а-а-а», больно прижав язык. Потом появился опять через день, опять тискал и заглядывал в глотку, будто хотел узнать, что Сережа сегодня ел. Кроме того, он вертел его во все стороны, как куклу, и произнес новое, никогда не слышанное Сережей слово;
— Сыпь.
— Сыпь? — с тревогой переспросила мама.
— Сыпь.
Доктор вышел куда-то с мамой, слышно было, что они о чем-то говорили, затем оба вернулись, и доктор сказал:
— Уход за ним будет, конечно, самый тщательный. В скарлатине вообще ведь опасна не болезнь, а осложнения… А кстати, покажем его профессору Филаткину, ведь он там возглавляет…
Погрустневшая мама как бы невольно обняла Сережу, прижала к себе, а Сережа тоже убитым голосом спросил:
— Мамка, профессор — это что?
— Профессор, солнышко мое, — это тоже доктор. Самый главный доктор.
Сердце у Сережи сжалось в тревоге: уж если простой доктор приносит столько неприятностей, чего же можно ждать от главного доктора, от профессора? Профессор, наверное, и строг без меры и осматривать будет с какими-нибудь особенными вывертами и членовредительством. а лекарства пропишет самые страшные. И Сережа горько заплакал, тесно прижавшись к своей маме.
На другой день Сережу, закутанного во множество одежд, своих и чужих, понесли и повезли куда-то, где его ждал страшный профессор.
Сережу внесли по лестнице в коридор со многими дверями. В коридоре томились и зевали разные дяди и тети. Сережу разоблачили и вскоре ввели в дверь, около которой сидело больше всего дядей и
