и оттирала кровь с толстых ляжек. Чтобы скрыть свою беременность, она много ела, притом глотала всё подряд, объясняя прожорливость глистами. Не зная о её деликатном положении, Криза разозлилась: «Ты скоро лопнешь! Я отведу тебя к травнице». Тогда сестра и призналась в грехе с бродячим менестрелем.
Криза опешила. Красавец менестрель и её сестра? Молодое пьянящее вино и это перекисшее тесто?!
Прошлая зима собрала неплохой урожай душ незадачливых путников, замёрзших в поле или уснувших навечно в лесу. Стоял лютый мороз, чего не случалось много лет. Снег валил без остановки. Музыкант явился в деревню в прохудившемся плаще, без лошади и без денег, с одной лютней. Хозяин таверны сжалился над скитальцем и выделил ему угол на чердаке. Менестрель всю зиму развлекал посетителей заведения. Всё, что зарабатывал, отдавал хозяину. Пел он отвратительно, ещё хуже играл на лютне, но милое лицо, обрамлённое золотыми кудрями, очаровательная улыбка и мечтательный взгляд возмещали недостаток таланта и собирали в жарко натопленной таверне чуть ли не всех крестьянок. Криза тоже несколько раз приходила посмотреть на человека, совсем не похожего на местных мужиков. Он выбрал Рейзу, её сестру! Уму непостижимо!
Дальнейшие признания Рейзы и вовсе ввергли Кризу в ступор. Сестра не знала, от кого понесла — от музыканта или от мужа, — и отправилась к знахарке, чтобы вытравить плод. Старуха убедила её выносить, разрешиться от бремени и продать ей младенца.
Не понимая, как можно продать свою кровиночку, Криза долго не разговаривала с сестрой. А потом подумала: будь у неё пятеро детей — с шестым, тем более пригульным, она поступила бы так же. Пусть малютка живёт, воздухом дышит, на солнце смотрит. И сестра перед богом не провинится. Заезжий священник на проповедях всегда адом стращает, мол, убийство дитя во чреве — это тяжкий грех. Грех-то грех, да только не священнику рожать, кормить, одевать и на ноги ставить. А женщины как бегали к знахаркам, так и бегают, рискуя здоровьем и жизнью.
Раньше целительницы жили по соседству, далеко ходить не надо. Когда новую веру объявили исконной и единственной, знахарок приравняли чуть ли не к ведьмам и запретили им селиться в деревнях. Вот и Рейзе, чтобы ребёночка отдать, предстоит пройти через поле и глубокий овраг. И желательно сделать это до рассвета, чтобы никто не увидел и не заподозрил неладное.
— Чего так долго? — прошептала Криза.
— Да сейчас я, сейчас, — бормотала Рейза, заправляя подол нижней рубахи между ног.
Подоткнула край ткани за верёвочный поясок — теперь она походила на мужика в исподних штанах — и одёрнула платье.
— Ты бы его покормила, — посоветовала Криза.
Сестра пошатнулась и уселась на землю:
— Подожди. Дай в себя прийти.
Криза положила ребёнка ей на колени:
— Ну что, я пошла?
В темноте глаза сестры сверкнули как глаза волчицы.
— Куда?
— Домой. Вдруг муж спохватится.
— Э нет, дорогуша, — прошипела Рейза. — Поможешь мне дойти до знахарки. Иначе расскажу твоему муженьку, с кем ты до свадьбы миловалась.
— Я вернусь. А ты пока покорми.
Криза сбегала домой. Предупредила мужа, что до рассвета не вернётся, мол, сестре плохо, наверное, глист выходит. Подсунула дочку ему под бок и, прихватив старенькое одеяльце для малютки, поспешила на пустырь.
Перед рассветом стало совсем темно. Криза зябко куталась в платок и всё время спотыкалась. К её удивлению, сестра шла бодро, уверенно, словно и не рожала. Будто руки ей жгла ужасная ноша, и она спешила от неё избавиться.
— Давай я тебе его подкину, — предложила Криза.
— Чего? — Сестра оглянулась. — Топай быстрее и говори тише.
— Я подкину тебе ребёнка, а ты уговоришь мужа оставить.
— Не согласится. Он и так каждый день ворчит, что нас кормить нечем. Зачем ему ещё один рот?
Криза немного помолчала и выпалила:
— Тогда подкинь мне.
— И смотреть, как твой муженёк моего сыночка ремнём стегает?
— Мой муж добрый человек, не чета твоему.
Рейза резко обернулась:
— Не сбивай меня, Криза, не надо. Я уже давно всё решила. Ты не дашь мне денег, а знахарка даст.
Сёстры добрались до оврага. Стали осторожно спускаться по склону, хватаясь за торчащие из земли корни. Под башмаками шуршала листва, трещали ветки. За каждым кустом на дне лога страх рисовал притаившихся злодеев.
Криза поёжилась:
— Она сказала, зачем ей ребёнок?
— Я не спрашивала.
— А я бы спросила.
Поскользнувшись, Рейза протянула ей утонувшего в одеяльце кроху:
— Подержи. — Принялась листвой вытирать себе ноги. — Дьявол… Рубаха совсем промокла. Не догадалась взять мне тряпок? Всё тебе надо подсказывать. Когда уже научишься думать сама?
Криза хотела огрызнуться, но прижала свёрток к груди и через силу сделала вдох:
— А вдруг она убьёт его и съест?
— Не говори ерунду! — рассерчала сестра и грубо выхватила младенца. — Пошли!
Они выбрались из оврага и оказались в роще. Криза брела, не видя ни зарослей, ни тропинки: слёзы застилали глаза. Ветки хлестали по щекам и норовили сорвать с головы чепец. Щетинистая трава впивалась колючками в платье. Неожиданно в мутной мгле проступили очертания кособокой лачуги.
— Принесла? — прозвучал свистящий голос.
— Принесла, — ответила Рейза и дёрнула юбку, зацепившуюся за куст.
Криза с трудом разглядела на фоне хижины чёрный силуэт. Откуда старуха знает, кто пришёл? Зрение как у совы или действительно ведьма?
— Ну проходите, — вымолвила знахарка и открыла скрипучую дверь.
Сёстры вошли внутрь.
Огонёк лучины освещал земляной пол, дощатые стены и низкий потолок с такими щелями, что в них рука пролезет. Везде царил жуткий беспорядок. На столе вокруг ступки с пестиком громоздились плошки с семенами. Полки заставлены глиняными мисками и склянками из тёмного стекла. Под потолком висели связки сушёных трав, тряпичные мешочки и звериные лапы. Вдоль стен лежали охапки соломы. Увядающей осенью в лачуге пахло сильнее, чем снаружи.
— Это кто? — спросила старуха, заталкивая под платок седые волосы.
— Моя сестра, Криза, — ответила Рейза. — Она никому не скажет.
— Не скажет, — покивала знахарка, разглядывая Кризу в упор. — Такая молодая, а уже шестеро детей.
— Вы ошиблись, бабушка. У меня один ребёнок. Дочка. — Криза указала на сестру. — Это у неё шестеро. С этим…
— Спрошу последний раз, — произнесла знахарка, запахивая на груди вязаную кофту. — Тебе он нужен?
Рейза протянула ей свёрток:
— Нет.
Упираясь бедром в стол, старуха сдвинула его в угол. Постелила на пол шерстяную тряпку:
— Клади его голеньким.
Наблюдая за сестрой, Криза вжалась в доски. Хотелось забрать ребёнка и сбежать. Но осознание безысходности удерживало её на месте.
Оказавшись на полу, младенец зашёлся отчаянным плачем.
Знахарка ногой отшвырнула одеяльце в сторону, обошла Рейзу. Повернула её спиной к
