считать написанную Лурье еще в молодые годы книжку «Антисемитизм в древнем мире» (Пг., 1922), ко
торая, естественно, вызвала живой отклик в русской прессе, почти немедленно была переведена и издана в Германии, а позднее также и в Израиле.
Разумеется, такая позиция возможна лишь для страстной натуры, каким и был Лурье. Как отмечено его биографами, «античность никогда не была для Соломона Яковлевича далеким прошлым, куда он мог бы уйти от повседневной действительности. Произведения древнегреческих писателей воспринимались им как живая литература. Он никак не мог примириться с распространенным среди литературоведов представлением об «особом мышлении» людей древнего мира. Более того, продолжают те же авторы, «в Афинах V—IV вв. у Соломона Яковлевича были свои друзья и враги. Противников политической свободы в Древней Греции он ненавидел столь же страстно, как и душителей демократии XX века.. .».
Будучи сам убежденным демократом, С. Я. Лурье всегда симпатизировал афинской демократии и был готов защищать ее от любых нападок. Совершенно иным было его отношение
Лурье С. Я. Язык и культура Микенской Греции. М., 1957. С. 11
6 Амусин И. Д., Ботвинник М. Н., Глускина Л. М. Памяти учителя. С. 228.
7 Там же.
к олигархической Спарте: он с неприязнью отзывался о казарменной муштре спартиатов и полицейском строе жизни в Спартанском государстве и написал специальную статью против тенденций идеализировать спартанские порядки и спартанскую доблесть, чем особенно увлекалась в 30-е годы немецкая нацистская историография. Среди древних писателей его любимцами были близкие народу и демократии Архилох, Эврипид и, конечно же, Аристофан. А среди ученых его особенно привлекали своим демократизмом и открытостью ко всему интересному, хотя бы и чужеземному, отец истории Геродот, а в новое время — Генрих Шлиман и Майкл Вентрис. С последним он подружился (разумеется, только заочно, по переписке), восхищался его ярким дарованием и приветливым характером и горестно переживал его раннюю трагическую гибель.
Наряду с собственно историческими (или историко-филологическими) штудиями другим важным направлением исследовательской работы С. Я. Лурье было изучение духовной культуры древних греков — их общественной мысли, философии и науки. И здесь у него были свои любимые темы и герои. В греческой философии его более всего интересовало формирование материалистической доктрины в связи с развитием естественнонаучных знаний. С разных сторон подходил он к этой теме и разные персонажи привлекали его внимание: выразитель радикальных социологических взглядов, решительный критик установившихся порядков, в том числе и института рабства, софист Антифонт, которого он, как и некоторые другие новейшие ученые, отличал от одноименного реакционного оратора; другой софист, обосновывавший целесообразность и закономерность демократических порядков, Протагор; наиболее результативный из ранних натурфилософов, творец оригинальной диалектике-материалистической системы Гераклит. Но более всего привлекало его творчество великого материалиста древности Демокрита. Не с сокра-тиками Платоном и Аристотелем, как это обычно делают, а с Демокритом, разработавшим концепцию атомного строения материи, связывал Лурье кульминацию научно-философской мысли в Античной Греции. Творчеству Демокрита он посвятил целую серию работ, в том числе и книгу, вышедшую в серии «Жизнь замечательных людей» (Демокрит. М., 1937).
Глубоко сожалея об утрате сочинений любимого философа, ученый потратил много труда на розыски их фрагментов — цитат, переложений или хотя бы реплик в позднейшей античной и раннехристианской литературе. В результате составилось новое большое собрание фрагментов Демокрита, намного превышающее другие аналогичные собрания (в частности, в известной хрестоматии Г. Дильса и В. Кранца), но сам составитель не успел его опубликовать. Дело, однако, было доведено до конца стараниями учеников и друзей С. Я. Лурье, и в 1970 г. вышел в свет самый обширный из его трудов «Демокрит: тексты, пере-
вод, исследования», издание — подчеркнем это, — включающее не толвко переводв1, но и оригиналвнв1е текств1 на древних языках, а потому, в силу своей научной и полиграфической полноты, представляющее редкое явление в советской литературе об античности.
С изучением научной подосновв1 материалистической док-тринв1 древних бв1ли связанв1 также и специалвнв1е исследования С. Я. Лурве по вопросам античной математики, в том числе такие значителвнв1е работы, как «Приближеннв1е в bi числения в Древней Греции» (опубликовано в «Архиве истории науки и техники». Сер. I. Вып. 4. 1934) и «Теория бесконечно малых
у древних атомистов» (отделвное издание. М., 1935). Ряд ста
тей и целую монографию посвятил он специалвно такому корифею античной механики и математики, каким был Архимед (монография: Архимед. М., 1945).
Еще одну и совершенно иную плоскоств интересов С. Я. Лурве в области изучения античной науки, именно интерес к развитию гуманитарного знания, отражала его монография, посвященная отцу истории «Геродот» (М., 1947). В изображении
Лурье Геродот выступает как крупный исторический писатель, первый автор универсальной истории, прелестный в своей простой и наивной любознательности. Он — человек своего времени и своего народа, малоазийский грек, чуждый общеэллинского патриотизма, которого тогда еще и не могло быть, а тем более шовинизма, но готовый в угоду Афинам, где он сблизился с кружком Перикла, подчеркнуть их роль в войнах с персами. Этой темы мы еще коснемся ниже, в связи с анализом университетского курса «История Греции». Теперь же упомянем о двух обобщающих сочинениях Лурье по проблемам духовной жизни древних греков. Это — «История античной общественной мысли» (М., 1929) и «Очерки по истории античной науки» (М., 1947). В первой из этих книг были прослежены политические идеи и программы различных общественных группировок, обрамлявшие течение греческой истории в архаическое и классическое время (в том числе — аграрный социализм Писистрата, рационализм ионийской натурфилософии, программа гражданского мира в ранней классике и проч.), во второй центральной частью является изложение материалистического учения Демокрита.
«История античной общественной мысли» замечательна еще и тем, что в ней с наибольшей полнотой и резкостью выражено убеждение автора в безусловной подчиненности личной воли и разума людей, в том числе и так называемых сильных личностей, объективным историческим законам. «Мы a priori — заявляет автор,— отказываемся видеть в отдельных „исторических" личностях и их произвольных действиях самостоятельные факторы исторического развития. С нашей точки зрения, самые эти действия насквозь подчинены закону причинности и поэтому могут рассматриваться не как причина того или иного хода исторического развития, а только как частный случае для иллюстрации того или иного социального закона».
Свой тезис автор обосновывает, сопоставляя человеческое общество с миром животных. Он именно отказывается видеть сколько-нибудь принципиальное различие между этими мирами. « П о это му, — пр о д о лжает он, — при объяснении эволюции человеческих обществ мы вправе применять
