«Киевский».
– Давайте я принесу! – вызвалась Казя.
– Ну принеси…
– Погоди, я тебе помогу, тяжелый же! – сказал Лекс.
Казя поднялась со скамьи и направилась к склепу, Лекс за ней. Свечи мерцали, сзади Склеп Иваныч командовал остальными: «Так, наливаем, под сладкое, ну же, дружно! Игнат, куда ты опять водку, давай наливку…»
– Осторожно, ступенька, – предупредил Лекс, подхватывая Казю под локоть. – И еще одна. Ты какой торт любишь, кстати? Я «Прагу», а ты?
– Я тоже «Прагу», но больше – «Три шоколада».
– О, да, я тоже! Как я про него забыл? Не поскользнись, тут лепестки роз…
– Ага, вижу!
– А ты пробовала настоящий австрийский этот… Как он называется…
– «Захер», что ли?
– Точно! Пробовала? В Австрии?
– Я в Австрии не бывала, но…
Казя и не заметила, как они спустились по каменным ступеням, щедро усыпанным розовыми лепестками, под землю.
– Где мы?!
Они стояли у торта. Торт возвышался на круглом высоком столике в центре огромного овального зала с колоннами по периметру. Тут было не очень светло и очень красиво. Как на старинных винтажных открытках.
Лекс по-прежнему придерживал ее под локоток. Все остальные неведомым образом нарисовались вокруг.
И здорож Фёдр с ними.
– Добро пожаловать на Потустороньку! – сказал Фёдр.
А маньяк Маня добавил:
– Пусть земля будет тебе пухом!
Игнат одним движением раскрыл рюкзак и из него полетел пух – белоснежный, невесомый. Летел и летел.
– Оу! – произнесла Казя и… расплакалась.
Глава 3
Каких не берут в ходильники
– Она реально плачет! – поразилась тетя Таня.
Остальные:
– Ага.
– Какое там плачет – рыдает!
– Настоящими слезами!
– Настоящими???
Лекс пальцем снял со щеки Кази слезинку и лизнул:
– Соленая!
– Да это у тебя палец соленый.
– Тогда так… – Вторую слезинку Лекс слизнул прямо у Кази со щеки. И вынес окончательный вердикт: – Соленая!
Если раньше Казю кто и облизывал, то это были собака и кошка. Собака по кличке Пушкин, маленький вертлявый болонко-шпиц, жила у бабушки, радовалась всем-всем и каждого норовила лизнуть в нос или во что удастся. Кошка Мидия сперва тоже была бабушкина, а затем переселилась к Казиной опекунше, Инне Степановне. Мидия обладала независимым характером и от представителей человеческого рода старалась держаться подальше, ее даже в шутку величали Мидией Мизантроповной. Казя редко оставалась ночевать у своей двоюродной тетки Инны, ведь опекуншей та была формальной: до Казиного совершеннолетия оставалось менее года, когда бабушка умерла. К этому моменту Кассимира уже стала студенткой, жила в общаге в Москве и в Пущино приезжала редко. Но в один из приездов, оставшись на ночь у Инны, вдруг проснулась среди ночи от навалившейся на грудь тяжести. Оказалось, это Мидия Мизантроповна, наглая морда, устроилась на ночлег прямо на гостье. Едва Казя открыла глаза, как Мидия по-деловому придавила ее голову лапами к подушке и принялась вылизывать, как котенка.
Ладно, кошка, ладно, собака. Но Лекс был не псом, и не котом, и даже не человеком: Казю только что лизнул… Мертвец! Мысль «меня лизнул мертвец» внезапно оказалась свежа и остра, поскольку вот только сейчас, в этот момент Казя словно очнулась от вялого полусонного состояния, в котором пребывала с момента своей кончины, и осознала бредовый ужас происходящего. Бессловесно оценив свое текущее положение, Казя произнесла полушепотом, безысходно, отчаянно:
– Я же… Нав. Сег. Да. Умерла…
И возрыдала с новой силой, осев на каменный пол, покрытый пухом и перьями. То есть нет: пухом и лепестками.
– Штош… – вздохнул Игнат Матвеич. – Это называется «позднее зажигание».
При жизни Игнат работал автослесарем.
Истеричку Казю решили не трогать. Пока она оплакивала саму себя, Таня сожрала кусок торта, а Маня – аж целых два. Нацелился и на третий, но Склеп его осадил:
– Совесть имей.
– Какая у меня совесть, я маньяк! – с гордостью возразил Маня, но от торта отошел.
В конце концов Кассимира Павловна Володарь, перешедшая в мир иной пятого сентября две тысячи двадцать первого года, утихла.
Тортика она не хотела. А хотела она получить ответы на свои вопросы, коих накопилось не менее сотни.
– На что смогём, ответим! – пообещал Фёдр.
Для удобства перешли в другое помещение, менее винтажное и более светлое, с диванчиками вдоль стен. Диванчики, судя по всему, были сдублены из автомобилей, заезжавших на территорию кладбища.
– Вопрос первый. Я теперь точно не живая и не живу?
– Точно, – кивнул Лекс. – Абсолютно точно. Жизнь – это способ существования биологических организмов. Это определение, из учебника. Я биофизик, я знаю. Ты более не являешься биологическим организмом, твое тело там, в реальном мире, претерпевает процесс разложения и с некоторых пор не имеет к тебе никакого отношения.
– Тут я поспорил бы, – встрял Игнат. – Смотрите. Допустим, я ехал на машине, проткнул шину и сменил колесо. Имеет ли выброшенное мной колесо отношение к моей машине? Имеет! Хотя функциональной нагрузки уже не несет.
– Человек не машина, а труп не человек, – возразил Лекс. – И вообще, не будем философствовать: мы собрались, чтобы ответить Казе на конкретные ее вопросы.
– Так надо же честно отвечать! А не абы как.
– Не спорьте, – попросила Казя. – Главное я уловила: я теперь точно не состою из печени, почек и селезенки.
– И далее по списку, – закивал Лекс. – Да.
– А из чего я тогда теперь состою и сколько буду жить… То есть существовать в таком состоянии?
Лекс пожал плечами. Склеп Иваныч ответил:
– Да сколько угодно.
Маня сказал:
– Пока не надоест. А как надоест – обращайся. Помогу.
И заговорщицки подмигнул. Тетя Таня треснула Маню по башке.
– Вообще говоря, еще случаются ситуации распада, – задумчиво протянул Лекс. – Распада личности. У живых это болезнь Альцгеймера, а у мертвых иначе, но все равно распад…
Лекса немедленно осадили, заявили, что это бывает столь редко, что об этом и толковать не стоит. Нежúть можно веками.
– Хорошо, – сказала Казя. – Второй вопрос: где остальные? Те, кто были похоронены за день до меня, за три дня, за неделю. Тут должно быть много народу. Хотя бы моя бабушка: она умерла два года назад и лежит где-то на этом кладбище. Я могу найти ее могилу – отчего-то мне это пришло в голову только сейчас, но не суть. Почему среди нас нет хотя бы моей бабушки? Короче, обобщая: где все?
Ответом Кассимире было дружное гробовое молчание.
– Склеп, отвечай.
– Пусть Фёдр скажет, он здорож, ему и слово, – буркнул Склеп.
Фёдр откашлялся:
– Видишь ли, Казя, у нас для тебя есть две новости, плохая и хорошая. Хорошая, собственно, не новость, поскольку ты ее уже знаешь. Это то, что ты есть
