в третьем — гречка, а в четвертом — лавровый лист. В сумке мама принесла картоху, лук и морковку. Так… Буханка хлеба… Нарезной батон. Пачка с надписью «кулинарный жир». И треугольный пакет молока. Ух ты, такие ещё где-то продают? Это же прямо какое-то дремучее воспоминание из детства… Когда тебя отправляют в магазин с бумажным рублем, и тебе надо купить батон и пакет молока. А на сдачу…
Я хмыкнул.
Никогда не страдал ностальгией. По мне так — неудобные пакеты, не понимаю, нафига их заново кто-то в производство пустил.
Такс, теперь займёмся обещанным завтраком. Я провел быструю ревизию холодоса. Обнаружилась вареная картоха, половина кольца ливерной колбасы и решетка яиц, в которой из тридцати осталось восемь. И ещё была кастрюля с сероватой массой, в которую застыли хрен знает когда сваренные макароны.
Что ж, выбор не велик. Я покромсал варёную картоху и ливерную колбасу на пластики. Доска нашлась на сушилке для посуды, нож — в выдвижном ящике стола. Теперь сковородка… Ага, обычно их хранили в нижнем поддоне плиты. В яблочко!
Похоже, это как научиться плавать — единожды полученный навык уже не забудешь. Руки-то помнят! Встал у плиты, протянул левую руку на подоконник, а там — хоба! — коробок спичек. Чиркнул, включил конфорку… А, стоп, надо сначала кран на трубе открыть!
Фррр! Вспыхнуло синее пламя. Сковородка была заслуженной. Стенки покрывал нагар в палец толщиной. Тяжёлая такая, чугунная.
Масло? Так вот же оно! Темно-желтая жижа в мутной бутылке. Плеснул на сковороду, сразу запахло жареными семечками. В натуре, как в детство попал. Тогда такое масло покупали здоровенными банками на разлив. А потом из банки отливали в удобную бутылку. Я заглянул за плиту. Ну да, а вот и банка с маслом, собственно. Тогда ещё где-то должен стоять мешок сахара и мешок гречки.
Да уж, кто-то, похоже, так прочно застрял в прошлом, что даже раритетные пакеты с молоком рано утром нашел…
Картоха с колбасой зашкворчали, поджариваясь. Запах еды разбудил дремавший до этого момента желудок, и он отозвался прямо-таки богатырским урчанием.
Я сглотнул слюну и мужественно помешал содержимое сковороды. Пусть пока жарится, а я займусь яйцами. В миску четыре штуки, взбить вилкой, долить молока. Соль? Ага, вот солонка…
Годится.
Я полюбовался на пока еще жидкий омлет, сполоснул миску и накрыл сковородку крышкой от большой кастрюли. Убавил газ, потянул еще раз носом воздух. Надо же, с голодухи кажутся аппетитными совершенно неожиданные вещи! Надо ещё чайник поставить. Кофе я среди продуктов не нашел, а вот чай имелся. В старой, потертой, покрытой трещинками и пятнышками ржавчины жестяной банке со слоном.
Ну да, у бабушки такая была. Чай покупали в бумажных пачках, какой повезет, и ссыпали сюда.
Заварник я отмывал среди прочей грязной посуды. А пожелтевший от времени эмалированный чайник стоял на плите.
Когда щелкнул шпингалет двери ванной, и появилась мама Астарота, закутанная в полысевший махровый халат и в полотенечной чалме на голове, был уже полный порядок. Ну, почти. Окна мы не мыли. И в дальнюю комнату я тоже не заходил. Судя по всему, там обиталище Астарота, мама явно занимала большую проходную комнату. И спала на раскладном диване. А вещи хранила в закрытых ящик серванта и старом комоде. Такое себе, конечно, жить в проходной комнате. Особенно когда у тебя сын остолопище.
— Садитесь, Татьяна Анатольевна! — я отодвинул стул, изображая галантного кавалера. — Завтрак готов, сейчас все принесу.
Выпендриваться было особо нечем. Омлет с кусочками колбасы и картошки смотрелся совсем не как в ресторане. И чуть-чуть подгорел.
— Даже пол помыли? — брови Татьяны Анатольевны поползли вверх. — Да что с вами такое сегодня? Покусал что ли кто-то?
— Совесть проснулась, — фыркнул я, толкнув локтем в бок открывшего, было, рот Астарота.
— Поздновато что-то она у вас проснулась, — язвительно проговорила женщина и взялась за вилку. «Ясно, — подумал я. — Никакого спасибо мы не дождемся». В сущности, мне было все равно, поблагодарит она меня вслух или нет. Было и так видно, что ей вкусно, и что она сбита с толку. Но относится она к тому классу людей, у которых при попытке сказать спасибо, наступает лицевой паралич.
— Ты газеты из ящика достал? — требовательно спросила она у Астарота, гоняя по тарелке последний кусочек картохи.
— Нет, сейчас принесу, — буркнул Астарот и торопливо выскочил в коридор. Хлопнула входная дверь.
— А там не осталось ещё чего-нибудь поесть? — спросил Бегемот. — А то у меня же малокровие, мне нельзя голодным сидеть…
— Ну что ты выдумываешь, какое ещё малокровие? — скривилась Татьяна Анатольевна.
— Давайте тарелку, я помою, — я забрал грязную посуду и ушел на кухню. Бегемот увязался за мной.
— Ну мне правда надо… — занял он и потянул руку к сковородке.
— Цыц! — я отбросил его пухлую грабку в сторону. — Дома пожрешь, сказал.
Снова хлопнула дверь. Это Астарот вернулся и газеты приволок. Газеты. Я прямо как в параллельной реальности какой-то. Кто вообще в наше время читает газеты? Хотя… Для кого-то же стоят ларьки роспечати.
Я вытолкал Бегемота из кухни и прикрыл дверь. Нельзя толстяка наедине с едой оставлять. Иначе у хозяйки этого убогого жилища будет нечем позавтракать. Ну, в смысле потом, когда она проснется.
Астарот молча, многозначительно потряхивая нечесаными пегими патлами, положил перед матерью на стол стопку газет. И один журнал.
Сначала я посмотрел мельком. Потом уставился более внимательно, ещё не веря своим глазам.
Потом схватил верхнюю газету. «Известия». Но главное было не это.
Дата, черт бы ее побрал!
15 октября 1991 года.
Глава 3
Вот тут меня, что называется, проняло. Даже руки затряслись так, что пришлось газету по-быстрому вернуть на стол. Октябрь девяносто первого. И не просто октябрь, а именно пятнадцатое. Знаковая дата. Именно в этот день я вместе с еще парой десятков восемнадцатилетних обалдуев стоял на плацу, переминаясь с ноги на ногу и уже мысленно примеряя на бритый череп голубой берет.
Почему-то не возникло ни единого сомнения в реальности происходящего. Я вдруг точно понял, что никакой это не сон. И не видения в коме. Вот это все вокруг — доподлинная стопроцентная реальность. Только отброшенная на тридцать два года назад. В самое начало тех самых пресловутых девяностых, которые я пропустил.
Смешно…
Я задумчиво отошел к окну и отодвинул занавеску. Там было хмурое октябрьское утро. Мокрый асфальт и серое небо. Но дождя нет, был, да весь вышел еще ночью. Пятиэтажка Астарота стояла к проспекту под острым углом, на стене дома на противоположной стороне красовался баннер с черно-зелеными буквами «МММ». А выше него, на бортике крыши —
