именно её лучшее. Это лучшее будет тогда связующим звеном, если и не образцом, для человеческого рода. В различных национальных типах таким путем действительность выразит разнообразные комбинации хороших черт. Только дурные национальные черты должны быть уничтожены».
Из всех национальностей какая-нибудь да должна иметь несчастье быть по нравственным качествам хуже других. По общему убеждению, хотя и скрываемому слишком часто, такой национальностью являются евреи.
В проспекте-программе нашего книгоиздательства мы не высказались ни за какие меры по еврейскому вопросу. Дюринг же ставит, правда, условно страшную альтернативу: «Еврейское варварство есть наихудшее из всех варварств. И потому, если бы не оставалось иного выхода, кроме антиварварского, то пришлось бы, по необходимости, прибегнуть к отрицательному антиварварству, чтобы избавиться от положительного варварства. Русская почва была бы для такой цели наилучшей и наиболее приспособленной для первого эксперимента. Раз там с культурой, как с культурой евреев, дело на лад не идет, то решающей может стать дикость, и притом дикость антиеврейская; по крайней мере, она может испробовать свою силу против этого зла. Уж лучше справедливая свирепость, чем несправедливая по отношению к евреям смиренность, всегда полная вреда! Русским поэтому рекомендуется, в случае нужды, когда иного выхода не останется, без стеснений действовать по своей манере».
Мы согласны с Дюрингом, что лучше справедливая свирепость, чем несправедливая смиренность. Но в общем мы еще надеемся найти иной выход, кроме антиварварского. Как ни печалит нас российская безалаберность и беспечность, мы все же не отчаялись еще в русской культуре. Будем надеяться, что трезвая национальная самокритика, к которой как будто способен русский народ, поможет нам познать самих себя и отделаться от всего привитого еврейского. В этом отношении руководящие учения Дюринга явятся для нас могучим пособием. Он немец; но его широкий дух и не знающая никаких компромиссов нравственная серьезность близки нам. Он горячий рыцарь справедливости и страшный ненавистник зла. Культивировать ненависть к злу – его принцип. И потому, найдут ли в конце концов его «Еврейский вопрос» правым или нет, мы, зная беспощадную правдивость Дюринга, не можем не видеть и в этом сочинении и в главе о еврейском режиме в предлагаемой книге проявления его исключительно высокой личности, полной презрения и ненависти ко всему низкому.
В общем, еврейский вопрос для нас пока еще открытый вопрос. Мы просто желали бы поставить на обсуждение мнения Дюринга по этому вопросу и со вниманием прислушаться к искренней и серьезной критике.
К. И. Петров
Предисловие автора
Слово «спасение», поставленное на заголовке этого сочинения, наверное, не покажется слишком сильным, если из содержания книги убедятся, какое варварство во всех публичных и частных отношениях мы имеем здесь в виду. Угрожает нечто, гораздо более опасное, чем средневековье, а именно – дикая игра хаотических революционных выступлений и еще более отвратительных и развращенных оргий реакции. Дальше простой противоположности шаблонной революции и еще более шаблонной реакции может вести единственно только углубление в сущность первично рациональных идей права, которых нужно искать далеко выше сферы доныне имевшей место истории.
В книге «Вооружение, капитал, труд» главной практической точкой зрения является распролетаризация, разумеется, вместе с неотделимым от неё освобождением общества от раздувшегося класса богачей. В предлагаемой читателю книге, трактующей о предмете, гораздо более обширном и общеполитическом, хозяйственные точки зрения вполне подчинены точкам зрения правовым. Оба сочинения могут быть рассматриваемы вместе, как единое, две стороны одного и того же предмета охватывающее произведение, которое имеет целью пробудить действительно правомерную волю и создать достойное её состояние народной жизни.
Е. Дюринг. Апрель 1907 г.
I. Классовое убийство
1. Широко распространенное выражение «классовая борьба» звучит, по-видимому, менее решительно, чем выражение, употребленное в заглавии; для многих же, привычных к нему, оно кажется прямо невинным. – нных социалистов. Конечно, там и сям в их собственных кругах мнимый принцип классовой борьбы уже с достаточной очевидностью отказывается служить; но с каждым новым социал-революционным возбуждением принцип этот вновь и вновь находит для себя почву. Кроме того, без него социальная травля, особенно у евреев, не пошла бы на лад. Гешефт с натравливанием одного класса на другой надеется процветать и дальше. Отсюда легко объяснить постоянное возвращение к столь затасканной, так называемой, классовой борьбе, т. е. к тому кличу, которым рабочих ведут в бой с предпринимателями, в скрытой же форме – также против и всего остального общества.
На самом деле так называемая классовая борьба всегда имеет наклонность, сверх обычной своей непристойности, вырождаться в крайность, а именно во взаимное классовое убийство. Когда рабочие прибегают к насильственным действиям – частью против фабрик и предпринимателей, частью против своих же товарищей, чтобы принудить к участию в забастовках желающих работать, – тогда неудивительно, если сюда вмешиваются правительства, пуская в дело военную силу, и если затем в результате такой классовой борьбы появляются убитые и раненые. Как раз именно республиканская Франция за последнее время дала много примеров таких кровавых дел. И рабочие различных партий также довольно часто пускали в ход насильственные действия друг против друга; они тоже достаточно показали, что классовая борьба проявляется не только в регулярных и закономерных стачках: борьба эта ведет также и к разъединению масс на враждебные лагери, что вносит порчу непосредственно внутрь самих масс.
Я не считаю нужным долго говорить здесь о русской, так называемой, революции, которая с самого начала уже прикидывалась социальной, на самом деле будучи только еврейско-социальной. Там натравливание на классовое убийство совершенно ясно видно и выполняется в самых разнообразных, прямых и косвенных, формах, как с одной, так и с другой стороны. При этом не только прямо пускаются в ход бомбы и пули; нужно причислить сюда еще и косвенные убийства или, по крайней мере, смертельные повреждения, которые причиняются искусственным прекращением подвоза средств для удовлетворения жизненных потребностей. Экономические, так сказать, поранения и убийства имеют место не только между предпринимателями и рабочими; и третий элемент – публика – даже в минимальной степени не принимается в расчет и не щадится при таком беспутном расширении района забастовок.
Вообще, то, что можно назвать штрейкизмом, получило прямо безумное распространение вширь. Забастовка перенесена на чиновничество и вообще в область отношений, где приостанавливается выполнение фундаментальных функций.
Разделение труда, поскольку оно возникало на естественной почве и руководило людьми в общении друг с другом, является источником неизбежных социальных обязанностей. Когда эти обязанности нарушаются через посредство массовых сообществ, когда прекращается подвоз жизненных припасов или приостанавливаются необходимые производства, – тогда, несомненно, подобная форма классовой борьбы становится достаточно дикой и нездоровой, чтобы заслужить название классового убийства.
Безнравственные теории, в особенности же еврейские теории, не одни
