class="p1">Маклай засмеялся и потрепал капитана по плечу.
— Обойдется! — уверенно сказал он. — Кто же ест своих друзей? А я к ним еду как друг. Не поймут? Значит, моя вина. А о бумагах все-таки не забудьте. Самое высокое дерево и стрела на нем. Там и копайте. И… кланяйтесь России…
Последний салют
— Спустите флаг, — сказал Маклай Ульсону. — «Витязь» уже поднял якорь.
Ульсон подошел к дереву, но остановился, не в силах поднять руки. Его колени дрожали, на глазах блестели слезы.
— Вы, кажется, боитесь? — спросил его Маклай. — Ну так что ж — еще не поздно. «Витязь» еще здесь. Если хотите, вы можете ехать. Я останусь вдвоем с Боем. Только торопитесь. У вас всего несколько минут.
Ульсон сделал два-три шага и остановился. Решительный голос Маклая успокоил его. Он поднял голову и посмотрел на Николая Николаевича.
Маклай стоял у дерева, на верхушке которого развевался флаг. Лицо его было спокойно, движения уверенны. Руки ловко потянули веревку, и флаг медленно пополз вниз, салютуя уходящему кораблю.
— Прощай, «Витязь»! Прощай!
Дым белой лентой растянулся над океаном. Корвет делался все меньше и меньше.
Казалось, он таял в голубоватом тумане моря.
Глазам было больно от солнца и ослепительного блеска воды, но Маклай смотрел не мигая на уходящий, тающий вдали корабль.
— Прощай, «Витязь», — сказал он еще раз тихонько и повернул к своему дому.
Ульсон и Бой разбирали вещи.
Набрав гвоздей в рот, Ульсон прибивал над своей постелью портрет жены, одетой в смешное платье с оборками и бантами и в высокую шляпу с перьями.
Маклай подошел к своему столу. Листы бумаги уже лежали на нем аккуратной стопочкой. В чернильнице темнели свежие чернила. Карандаши были очинены и остры. Солнце блестело на медной трубке микроскопа. Легкая тень от шевелящихся веток колыхалась на книгах, на свеже выструганных досках стола.
Маклай сел на скамью и открыл тетрадь.
— Вы бы лучше зарядили ружья, — шепнул ему на ухо Ульсон, встревоженно поглядывая в сторону. — Я уверен, что они понадобятся нам еще сегодня ночью. Смотрите, эти черномазые уже лезут к нам.
Маклай посмотрел на берег. Папуасы плясали у воды. Они размахивали копьями. Движения их были воинственны и грозны. Перья колыхались на их головах. Коричневые руки поднимались и опускались в такт, как будто грозили кому-то.
— Это они радуются, что «Витязь» ушел, — продолжал шептать посеревший от страха Ульсон.
Он выронил свой молоток, не окончив работы, и портрет нарядной жены упал на пол, лицом вниз.
— Они знают, что мы одни, и вы увидите, что они сделают с нами сегодня же ночью.
— Глупости! — резко прервал его Маклай. — Если вы боитесь, спрячьтесь куда-нибудь, но только не показывайтесь им в таком виде. Они не должны знать, что мы их можем бояться. Мы их не боимся! Понятно?
И, сдвинув брови, Маклай вышел на крыльцо. Папуасы смотрели издали на белого человека и его дом.
Лица их были суровы, движения решительны. «Ты нам не нужен, — говорили их жесты. — Уходи! Уходи от нас, чужой человек. Вот море! Вот небо! Вот простор! Уходи! На нашем берегу тебе нет места!»
От толпы папуасов отделился Туй. На этот раз он уже не улыбался. Твердыми шагами он шел к хижине. Он смело шагнул на ступеньку и протянул руку к двери. Он хотел войти в хижину как хозяин, но Маклай остановил его.
— Нет, Туй! — сказал тихо, но серьезно Маклай. — Туда тебе нельзя. Здесь — табу. Понимаешь — табу! Запрет.
Туй сердито нахмурился и сделал еще шаг вперед. Маклай не шевельнулся. Опершись рукой о притолоку, он стоял в дверях и смотрел в глаза Тую. Потом легкая улыбка пробежала по его лицу.
— Не хмурься, Туй, — весело сказал он. — Сюда нельзя. Здесь табу. — И, приложив руку ко рту, показал, что хочет пить. — Принеси мне кокосовых орехов. Я хочу пить. Понимаешь, Туй, много, много хороших кокосовых орехов.
Туй понял. Слова «кокосовые орехи» были сказаны на его языке — за эти дни Маклай успел научиться кое-чему.
Туй посмотрел на бледное лицо Маклая. Брови его раздвинулись. Он задумался.
Но думал Туй недолго. Ему стало жалко голодного и бледного человека. Он снисходительно потрогал его мускулы, снисходительно кивнул головой и, обернувшись, что-то крикнул своим товарищам.
Маклай не понимал его слов. Но улыбка стала шире. Он догадался, о чем крикнул Туй своим товарищам.
— Не бойтесь его! — крикнул Туй. — Он ничего не хочет, кроме кокосовых орехов. Он не будет делать нам зла. Да и руки его куда слабее наших. Пойдем и принесем ему то, что он просит.
Воины внимательно выслушали Туя. Копья их опустились. Они повернулись к Маклаю спиной и медленно вошли в густую заросль кустов. Помедлив минутку, Туй махнул на прощанье рукой и пошел за ними.
Маклай обернулся и посмотрел на Ульсона. Крупные капли пота блестели у шведа на лбу. Рука с молотком чуть-чуть дрожала. Гвозди сыпались из разжатой ладони…
— Идите и прибивайте свои карточки, Ульсон, — сказал Маклай. — Все в порядке.
И, насмешливо поклонившись, поднял с полу упавшие гвозди.
Ночная вахта
Первые ночи дежурили в три смены. Самую длинную и утомительную вахту Маклай брал на себя.
Заложив руки за спину, он расхаживал взад и вперед перед домом.
Время от времени он тоненько насвистывал себе под нос, и тогда проснувшаяся на минуту птица отвечала ему беспокойным и отрывистым чиликаньем.
Спать не хотелось — так красиво и необычно было все вокруг. Светилось море. Звезды были спокойны и огромны. От камней и песка поднималось тепло; казалось, что земля дышит во сне.
С крыльца, от мешка с собранными за день морскими водорослями и ракушками пахло тиной и сыростью.
Шелестел прибой, тихо шуршали листья, цикады стрекотали неуёмно и резко.
Иногда казалось, что кто-то крадется между кустов мягкими и сильными шагами. Маклай настораживался и останавливался на месте. Он знал, что крупных животных на острове нет, это могли быть только люди. Но это были и не люди, это билось сердце самого Маклая, тяжелыми ударами стучала в висках кровь. Страха не было, но не было и настоящего покоя. Приходили на ум рассказы о вероломстве папуасов, вспоминались закопченные черепа в глубине хижин, предупреждения Туя.
Чтобы успокоиться, Маклай затягивал вполголоса песню. На берегу Новой Гвинеи звучала украинская мелодия. Еще в детстве слышал он ее от отца.
— «Зиро-оньки ясные, зирки прекрасные, — старательно выводил Маклай, — ви-исть принесите з ридного краю…»
Но звезды, которых он просил принести весть о родине, слушали и молчали. Тогда Маклай присаживался
