Лишенный возможности посещать тренировочные занятия по тэквондо, в субботние и воскресные дни он удалялся в укромный уголок городского парка и часами отрабатывал всевозможные приемы, пользуясь купленным по случаю руководством по боевым единоборствам.
Андрей был неглуп и понимал, что его книжные знания без кумитэ[2]– это нуль без палочки. Но выйти на татами с каким-нибудь случайным партнером не решался. Он знал, что любая схватка оставляет следы…
С девушкой, из-за которой у него случился конфликт, закончившийся избиением, он познакомился недавно, когда был на сборах перед соревнованиями. Она тоже занималась гимнастикой, только художественной.
До этого Андрей избегал контактов с юными представительницами противоположного пола. Он не был некрасивым, отнюдь. Но его мрачная застенчивость и желание оставаться неприметным в любых ситуациях ни в коей мере не могли привлечь к нему внимание эмансипированных раскрепощенных одноклассниц.
А в спортзале все его помыслы были сосредоточены только на отработке разнообразных технических элементов и связок. Ведь ему приходилось на ходу учиться тому, что его товарищи по команде умели с детства.
Она подошла к нему сама. Что было просто невероятно: Алена (так звали девушку) слыла красавицей среди городских гимнасток. Андрей, конечно же, видел ее не раз, но у него даже мысли не возникало, что он может чем-то заинтересовать эту "Принцессу"; так прозвали ее спортсмены-гимнасты.
А потому Андрей мимо Алены и компании – возле нее всегда толпились воздыхатели и подруги – старался проскользнуть как можно незаметней. Правда, с некоторых пор ему начало казаться, что Алена попадалась у него на пути чересчур часто.
Но он по своей юношеской наивности не придал этому факту должного значения, и по-прежнему избегал встречаться с нею даже взглядами.
Она подошла и, немного смущаясь, предложила ему, будто давнему другу, лишний билет на какой-то фильм. Андрей даже не понял, на какой именно.
Все смешалось в бедной голове юноши, и он, вместо благодарности, вдруг начал не очень связно объяснять, что пойти в кино не может, так как очень занят, потому что он должен что-то сделать…
Тогда Алена сказала: "Пожалуйста. Я хочу, чтобы именно ты составил мне компанию. Я очень тебя прошу".
И он сдался. Он очень хотел сдаться…
Два месяца пролетели как утренний сон. Андрей не мог поверить своему нежданному счастью. Первая юношеская любовь сделала его безумцем. Он засыпал и просыпался с именем Алины на устах. Он буквально бредил ею.
В гимнастическом зале, зная, что за ним наблюдают ее жгуче-черные глаза, он творил чудеса. Даже видавший виды тренер в ужасе хватался за голову, когда Андрей работал на перекладине. Юноша играючи выполнял элементы высшей сложности, добавляя свои, невероятные с точки зрения здравого смысла и человеческих возможностей.
Увы, убеленный сединами специалист забыл (а может и не знал), что любовь способна на невозможное.
Впрочем, тренеру было невдомек, что его воспитанник пребывает в состоянии любовной эйфории.
Первое предупреждение, если быть точным, Андрей получил не от вощанской братвы.
К нему подошел товарищ по команде и сказал, что лучше будет, если он оставит Алину в покое. Ни для кого из гимнастов их отношения уже не были секретом. Трудно что-либо утаить от небольшого, крепко спаянного коллектива, в котором проводишь по несколько часов почти каждый день.
С трудом сдерживая внезапный приступ гнева, Андрей как можно спокойней спросил товарища – почему?
Тогда он и узнал, что на Алину накинул глазом местный бугор, бригадир какой-то мафиозной группировки.
Андрей не послушался умного совета. Он просто не мог послушаться. Его влечение к Алине было неподконтрольно здравому смыслу. В конечном итоге Андрея все-таки поймали в темном переулке, хотя он и старался быть предельно осторожным.
– Пойду. Мне пора. Спасибо вам… за все. – Андрей поднялся.
– Я провожу тебя. Так сказать, во избежание…
– Не нужно, – самую малость поколебавшись, твердо ответил Андрей.
Он не был уверен, что те, кто его избивал, не поджидают сорвавшегося с крючка фраера в какой-нибудь подворотне. Вощанские всегда отличались злопамятностью и бульдожьей цепкостью. Но согласиться на предложение Дрозда ему не позволяла гордость.
– Тогда вызовем такси. Через пять минут машина будет у подъезда.
– Я лучше пешком…
Дрозд внимательно посмотрел на смущенного Андрея и с пониманием улыбнулся.
– Ясно, – сказал он и достал портмоне. – Меняю свои седины вместе с богатой мошной на твою молодость и пустые карманы. Держи полста. Этого вполне хватит, чтобы проехать город из одного конца в другой. И никаких возражений! Это не спонсорская помощь. Даю в долг. Когда-нибудь вернешь. Я готов ждать хоть сто лет.
Дрозд снова показал свои крепкие белые зубы в веселой улыбке.
– Будем считать, что я застраховался, – сказал он. – А это значит, что мне обязательно нужно дождаться конца страхового срока.
– Я отдам. Честное слово!
– А я в этом и не сомневаюсь. Но не шибко торопись. Это дурной знак.
– Почему?
– Некоторые, чтобы долго жить, покупают себе заранее место на кладбище и даже надгробие. Есть такое поверье. А я коллекционирую должников. Появляется, знаешь ли, смысл в жизни. Очень уж хочется получить на исходе лет долги, собрать друзей-приятелей, а также всех остальных, которые числятся в доброжелателях, и закатить последний пир. Эдакий шикарный сабантуй. Чтобы всего было вдоволь. Все веселее будет дорога в мир иной.
– А как быть с теми, кто долг не возвратит? Ведь такое случается…
– И чаще, чем хотелось бы. Как там сказано в святом писании? "И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должникам нашим". Одни будут в открытую веселиться на прощальном пиру, а другие – втихомолку, под одеялом; это когда я копыта откину. Ведь в таком случае долг будет считаться погашенным. А мне будет вдвойне приятно, что моя кончина окажется для многих сплошным весельем.
Может, на том свете зачтется.
По и так темному лицу Дрозда неожиданно пробежала тень. Но он омрачился только на короткий миг.
Спустя минуту Дрозд снова балагурил и ерничал, провожая Андрея к такси.
Хороший человек, вспоминая своего спасителя, думал с благодарностью юноша, когда машина везла его по оживленным, несмотря на достаточно позднее время, городским улицам – сегодня была суббота.
И все же непонятное беспокойство, угнездившись где-то в подсознании, мелкими булавочными уколами шпыняло возбужденный мозг.
Лишь когда такси свернуло под арку во двор дома, где жил Андрей, он вдруг понял, что его несколько смутило в облике с виду добродушного Дрозда.
