в боку и плече, Томаш бы наверняка лишился чувств. Наконец он выбрался из подземного хода на белый свет. Занималась заря. Окрестности сплошь покрывал густой туман. Мальчик сделал пару шагов, но, оступившись, покатился на дно глубокого оврага. Он упал на кусты терновника и ядовитые растения, вызывавшие страшные ожоги. Стараясь не потерять сознание, он встал и начал продвигаться подальше от замка. Через пару минут всё его кожа покрылась язвами и волдырями, от которых всё тело горело, как в дьявольском пламени. Жажда и голод вновь обострились и мучили не меньше язв. Но вдруг что-то хрустнуло у него под ногой — это была человеческая кость. Томаш оказался в том месте, куда выбрасывали тела жертв баронов и их людей. Тут до его носа добрался страшный запах гниющей плоти, отравивший всю округу. Мальчик осторожно шёл вперёд по разлагающимся телам и неожиданно наткнулся на обезображенный труп Риты. Её нагое тело валялось среди обрубков и костей, почерневшее и изуродованное. Томашу от этого зрелища сделалось совсем дурно. Та, что ещё вчера была счастливой невестой, теперь была мертва, как и все, кто был ему дорог. Он поспешил покинуть ужасный овраг.
Солнце уже клонилось к закату, когда мальчик выбрался на проезжий тракт. За всё время пути ему не встретился ни один живой человек. Томаш дрожал в лихорадке, лицо и руки его затянулись волдырями и язвами, но боль куда-то ушла. Встав посередине дороги, он попытался вспомнить молитву, но ни одно латинское слово, произносившееся священниками, не пришло ему на ум. Тогда, упав на колени, Томаш взмолился, как умел, о том, чтобы господь даровал спасение ему и пленникам баронов де Виги. И свершилось чудо: вдали замелькали сине-зелёные одежды слуг графа Троквема. Это из очередного похода возвращался его сын, Троквем Младший. Томаш закричал изо всех сил и замахал руками. Подъехавший рыцарь грубо обругал его, но тут несчастный мальчик стал рассказывать, что бароны де Веги увели его и всех односельчан в неволю, что они убили и изувечили многих верных слуг графа, что только он смог убежать, и что земли Графа теперь захвачены. Всё это слушал и Троквем Младший, и вся его свита.
— Да как он посмел вторгаться на мои земли и земли моего отца! — вскричал разгневанный граф. — Клянусь честью, что я отомщу ему за всё. И уже его земля станет моей! За мной, господа, мы покажем этим псам, баронам, их место! — скомандовал он, сам же первым помчавшись галопом вперёд.
Свита последовала за сеньором, поднимая клубы пыли, но, всё же, стараясь объезжать мальчика стороной, дабы не причинить ему вреда.
— Пить… — просил ослабшим голосом Томаш у проезжавших мимо всадников.
Один добрый господин из свиты графа бросил ему почти пустую флягу с вином. Когда кавалькада исчезла в столбе дорожной пыли за поворотом дороги, Томаш лёг рядом с флягой. Последние силы покинули его. Он не сумел открыть тугую пробку, да и все желания отступили, кроме желания спать. Он закрыл глаза, и больше они никогда не открылись.
Как прежде солнце встало над долиной, отразившись в каждой капле серебряной росы. Прозрачные воды реки как прежде бегут по гладким камням, поросшим редкими водорослями. В деревне, что близ леса, снова праздник — там играют свадьбу. А на заливном лужке мирно пасутся козы, и по этому чистому лугу бежит вприпрыжку весёлый мальчуган Томаш.
