серьезный переплет она попала. Казалось, что у нее по-прежнему всё хорошо, а нынешние проблемы – всего лишь временное явление. Задор и энергия у нее были прежние (хоть и несколько потускневшие от питерского климата), только вот справиться с обстоятельствами одна она уже не могла – слишком многое было упущено в последние годы.
В общем, Лёша ею заинтересовался, Лере он, в свою очередь, тоже понравился, и они начали встречаться. А уж когда Лёша побывал у нее дома – в уютной, ладно оформленной комнатке, где всё говорило об истинной сущности хозяйки и ее нежелании мириться с нынешним положением дел, – чувства его определились окончательно. Для молодого человека, не имеющего пока своего угла в Питере, возможность пожить в нормальной домашней обстановке сыграла определенную роль.
Так Лёша переехал жить к Лере в этот длинный, перенаселенный, меланхоличный дом недалеко от станции метро «Нарвская». Теперь и на работу в центре города стало ему ездить намного удобней, чем с прежней квартиры.
Жизнь вроде бы начала налаживаться, Лера потихоньку отходила от наркотиков – она ведь никогда всерьез на них и не подсаживалась. Хоть и тяжело ей приходилось, но это было обязательное условие, которое поставил ей Лёша при переезде. И не одно только данное слово удерживало ее – слишком велика была в ней жажда жизни, желание очнуться, вернуться из забытья в нормальную человеческую реальность.
Но старые связи никак не хотели отпускать, и хотя Лера сама больше не употребляла наркотики, совсем не иметь с ними никаких дел она не могла. Знакомые из ОБНОНа заставляли ее сбывать разное зелье, контролировали, не отпускали. Она не хотела посвящать Лёшу во все подробности – боялась, что это его оттолкнет. Надеялась потихоньку сама во всем разобраться.
Но когда Лера забеременела, тут уж точно пришел край – надо было завязывать. Но денег не было, зарабатывать по-другому она уже не могла – прежних заказчиков давно растеряла, а новых найти было не так-то просто. А деньги нужны были – и прямо сейчас, и еще больше в ближайшем будущем. Лёша же зарабатывал немного, на него одного нельзя было рассчитывать. Хоть он и заботился о Лере, и радовался их будущему ребенку, но был он ее помладше, и в голове у него еще временами гулял ветер. А Лера многое уже пережила, обожглась не раз и давно уразумела, что в этой жизни рассчитывать можно только на себя. Вот и не могла она никак развязаться со сбытом наркотиков, и с ее огромной радостью ожидания ребенка крепко был спаян страх за свое будущее.
Глава 3
Вода в чайнике закипела, Лера заварила чай, налила себе в чашку, собрала какой-то снеди на поднос и прошла в комнату. Надо было подумать о том, что предстояло сделать, – и как можно скорее. Но думать не хотелось, мысли были какие-то вялые, ленивые, не хотели собираться вместе, а всё время прилеплялись к разрозненным предметам. «Начинается маразм беременных», – почему-то вдруг пришло ей в голову. Она села на старенький диван, убитый вид которого скрашивало хорошенькое лоскутное покрывало, нашарила рукой дистанционное управление и машинально нажала на кнопку. Загорелся разноцветный экран, начались дневные новости – Путин и снова Путин. Молодой симпатичный диктор в очках что-то бойко тараторил, затем на смену ему пришли два ведущих ток-шоу – холеные, самоуверенные, фантастически модные. «В телевизоре своя правда, а в жизни своя, – рассеянно подумала Лера. – По улицам ведь такие люди не ходят». Она всеми силами цеплялась за всякую чепуху, лишь бы не думать о главном.
Еще утром Лера решила, что это в последний раз и что она сегодня же объявит о своем намерении завязать Руслану, тому самому сотруднику ОБНОНа, от которого она и раньше получала героин. Решение свое она выполнила – по крайней мере, наполовину – сказала обо всем Руслану, и еще час назад была собой очень довольна. Но теперь эйфория прошла, и она опять почувствовала, что оказалась словно в тупике, перед глухой каменной стеной, на которой вместо разноцветных граффити были высечены похожие на приговор слова Руслана: «Никуда ты от нас не денешься». Лера прекрасно понимала, что это правда, что менты ее так просто не отпустят и помощи ей ни от кого ждать не приходится. Конечно, можно было рассказать обо всем Лёше, но она боялась – боялась не только его гнева (ведь он был уверен, что она с наркотиками никаких дел больше не имеет), но и своего собственного разочарования в любимом человеке: она всегда чувствовала, что Лёша, человек хоть и добрый и к тому же весьма компетентный в юридических вопросах, нутром слабоват и в критической ситуации может растеряться, струсить, пойти на попятную.
Значит, надо было самой во всем разбираться. Во-первых, следовало как можно скорее сбыть то, что Руслан отдал ей сегодня утром. Большого труда это не представляло: у Леры оставалось несколько постоянных покупателей. Девушка она была ловкая и предприимчивая, с людьми договаривалась легко – так что с продажей никаких проблем не предвиделось. Надо только действовать быстро и осторожно, чтобы Лёша ничего не заподозрил. Как только она всё продаст, надо будет сразу же позвонить Руслану, чтобы отдать ему деньги и еще раз четко заявить, что больше ничего она брать у него не будет и чтобы он оставил ее в покое. Вот тут-то и крылось самое страшное, о чем она больше всего боялась думать, – ведь она знала, на чьей стороне сила и как она сейчас, особенно сейчас, уязвима.
Но в любом случае, пока что надо было начинать действовать: кому-то звонить, предлагать, договариваться. А вот именно этого ей хотелось меньше всего – ей вдруг показалось, что сейчас невыносимо тяжело будет заниматься делом, вызванивать знакомых, пытаться им что-то втюхать. «Когда всё это закончится? – привычно подумала она, не надеясь найти ответ. – Почему нельзя жить как все нормальные люди?» Но уже столько она об этом думала и передумала, и знала, что выхода нет. Пока нет.
По телевизору всё еще продолжалось ток-шоу, выступал какой-то модный парень – очередной скандальный автор, в очках, небритый, в небрежном свитере за пятьсот баксов, он заносчиво и манерно изрекал какие-то ходульные истины с неизменной претензией на оригинальность. Ровно минуту Лера пыталась вслушаться в его речи, но смысла в них было мало, одна демагогия, и она снова отключилась, бездумно глядя в телевизор, как бы рассматривая цветные картинки, не улавливая взаимосвязи. Впрочем, для телевидения рассуждения модника тоже, видимо, не имели
