в ромашках, колышущийся под ним Ольгин зад, вздохнул и принялся разуваться.
* * *
В бухгалтерии царил особый кабинетный уют. С виду все строго: столы да компьютеры, но на подоконнике — за жалюзи — ворох разноцветных журналов, пустая ваза для цветов, там же прячется чайник, а в тумбочках ждут своего часа веселенькие кружки.
— Оля, чай пить будем? — предложила одна из обитательниц кабинета.
— Будем, Танечка, будем, — со вздохом согласилась вторая.
— А ты чего такая? Нет, ты чего такая второй день? Случилось что-нибудь?
— Не знаю. Может, нет еще, а может, уже и да… Подожди.
Ольга взяла с подоконника пустой чайник, вышла и вскоре вернулась уже с полным. Пристроила его на подставку, щелкнула кнопкой и вновь села за стол. Уложила подбородок на сведенные вместе кулачки.
— Ну? — сделала внимательное лицо Танечка.
— Кажется, мой загулял, — сообщила Ольга.
— Ка-а-ак?! — Танечка, благодарная слушательница, эмоций не сдерживала.
— А так. Он бегать по утрам начал, представляешь, Тань?
Чайник щелкнул, отключившись.
— Представляю… А, может, он просто так начал? Ну, там, спорт, футбол с мужиками?..
— Ага, если бы… Он смотрит теперь. По-другому как-то смотрит, понимаешь, Тань? И что-то думает все время, думает. Недавно сказал, что ему халат мой не нравится…
Ольга вдруг до слез, до горлового спазма, обиделась на Андрея. Как будто только ему тридцать девять, как будто только ему вдруг открылось страшное: раньше все было в горку, а теперь с горы. С ней тоже что-то такое происходит, ей тоже трудно, она тоже не знает, кто она — будущий пожилой человек или… Или что?
— Оля, ну смотри… — Татьяна взяла с подоконника один из лежащих там журналов. — Смотри. Вот, в «Метрополитене», я прямо вчера читала…
Татьяна быстро перелистала страницы, нашла нужную и принялась зачитывать с выражением:
— «Если у вашего партнера завелся неоперабельный бес в ребре, ни в коем случае не делайте резких движений. Романтический ужин при свечах и горячая ночь помогут вам исправить ситуацию. Запаситесь массажным маслом и кружевным бельем…»
— Ой, Таня! — перебила ее Ольга. — Ну какое масло, какое белье? Ну куда мне все это? Буду как разряженная корова…
* * *
Андрей понимал только то, что он ничего не понимает. Зачем-то начал бегать. Откуда-то появилось нежелание бывать дома — все мешало, терло и мозолило. Почему-то думалось о попутчице из электрички — Юле — и крутился в голове ее адрес. Вдобавок, застучал двигатель «Нисана», пришлось отогнать его в автосервис и ездить общественным транспортом, курсировать с работы на работу неприкаянной частичкой людской биомассы. Так, в бестолковости, прошла рабочая неделя.
В субботу Андрей обнаружил себя на трамвайной остановке, перед парком, за которым стояло Юлино общежитие. С букетом из странных красных ромашек и мелких желтых розочек, который ему всучили в цветочном магазине. Нужно было идти. И он шел, не торопясь. При этом каждый шаг давался Андрею все труднее и труднее. Куда он, зачем? К хорошенькой девушке. Ему ведь уже почти сорок — поздно… Но ему еще только тридцать девять, так неужели это навсегда — рынок, уборка, родительское собрание, кино по субботам?.. Андрей дошел до крыльца, поднялся по ступенькам. Помедлил, открывая дверь.
В клетушке у входа сидела та же глазастая вахтерша.
— Вы к кому? — спросила она Андрея.
— Я… Собственно, ни к кому. Это вам, — подал он в окошечко букет.
— Спасибо, молодой человек, — показалось, что старушка хихикнула. Показалось.
Андрей развернулся и вышел на улицу. Постоял чуть-чуть на крыльце и решительно зашагал прочь.
Вечером Андрей курил на балконе и смотрел вниз. Вокруг был покой. Не полусонное забытье южной сиесты, отнюдь, просто все казалось упорядоченным, размеренным, гармоничным. Город будто затаился, притих перед осенью. Вот-вот вернутся с каникул школьники и студенты, разноцветная кровь города в асфальтовых венах забурлит, забродит молодым вином. Но это будет чуть позже, а сейчас — покой, покой.
Скрипнула балконная дверь — подошла Ольга. Облокотилась на перила, посмотрела вниз.
— Андрюш?..
— Да? — глухо отозвался.
— А давай я тебе массаж сделаю?
Андрей ошарашено посмотрел на жену. Одной рукой Ольга комкала какую-то бумажку, другой — теребила карман халата. Затем подняла глаза, и Андрей вовсе оторопел. Потому что Ольга кусала губу, как будто готовилась заплакать, и столько было у нее в лице испуга, решимости и еще чего-то неназываемого…
— А давай, Оль…
Потом вернулся из автосервиса «Нисан» — двигатель перебрали, и больше ничего не стучало. Потом был сентябрь, и дождь пришивал небо к асфальту. Андрей проезжал мимо медицинской академии и увидел на крыльце Юлю. Она стояла, облепленная мокрым платьицем, с потемневшими от воды волосами, и смеялась, запрокинув голову, беззаботно и по-юношески жадно.
* * *
Прошло пять лет. По-прежнему выстукивали свое вагонные колеса, по-прежнему отживали коротенькую вагонную жизнь пассажиры, по-прежнему старались разнообразить ее продавцы с тележками.
Андрей грузно опустился на сиденье, скользнул взглядом по вагону и неожиданно зацепился за знакомое женское лицо. Он не мог вспомнить, кто это, но был уверен, что где-то видел, видел… Женщина повернула голову, и Андрей сообразил: Юля, «дочка мельника». Она держала на коленях малыша лет двух и рассеянно смотрела вперед — усталыми, не девичьими, но бабьими глазами.
Андрей отвернулся. За окном ветерок ласково сминал ворсистую ткань ржаного поля…
ШАРЛАТАНСТВО[1]
Старый Гвидас пришел в Город утром, на заре, как раз после смены караула.
— Храбрость, кому храбрость? — принялся зазывать покупателей Гвидас, едва миновал городские ворота. — Имеются также бдительность, мужество, неподкупность, решительность…
— Давно тебя не было, старый прощелыга, — приветствовал Гвидаса начальник стражи. — Бдительности возьму немного, пожалуй. Капель тридцать. И неподкупности полсотни возьму, от соблазна. Решительности не надо, с прошлого раза еще осталось.
Старый Гвидас откинул с лязгом крышку передвижного лотка, извлек склянки с бдительностью и неподкупностью. Бормоча под нос, отмерил нужное количество капель. Слил в подставленную начальником стражи плошку. Принял от него монеты, пересчитал, упрятал за пазуху.
— Есть новый товар, — понизив голос, поведал Гвидас. — Такого в ваших краях еще не видывали. Редкий товар, заморский.
— Что за товар? — ворчливо спросил начальник стражи. — Дорогой, небось?
— Недешев, пять монет за каплю. Особое состояние души, — Гвидас закатил глаза. — Названием «любовь».
— И что в нем эдакого особенного?
— Сам не знаю, — развел руками Гвидас. — Мне такой товар не по карману. Но люди говорят, что оно того стоит.
— Вот пускай люди и покупают, — проявил оставшуюся с прошлого раза решительность начальник стражи. — Пять монет за каплю кота в мешке, нашел дурня.
Гвидас захлопнул крышку лотка, толкая его перед собой, пересек примыкающую
