старому дивану. Он видал лучшие времена, но в углах лежат свежие разноцветные подушки. Неужели прошло два года с тех пор, как я помогал Брандту нести его по лестнице? Они были так рады, что нашли его на распродаже.
Уложив ее, я подложил подушки ей под голову, а затем направился на кухню, чтобы не стоять там и не пялиться, как маньяк. Ей нужна моя забота.
В заднем кармане пищит телефон, и я не решаюсь проверить входящее сообщение. Пайпер на первом месте.
Мой взгляд сразу же устремляются в ее сторону. Потому что, конечно же, она на первом месте. На моем языке. На моих пальцах. На моем члене. — Прекрати, — бормочу я и тянусь за бумажным полотенцем. Так чертовски неуместно. Я пускаю воду, пока она не станет теплой, и оглядываю помещение. Оно маленькое, но ухоженное. Я помню, как все начиналось. Старые вещи и подержанная мебель.
Учитывая, насколько богат ее отец, отсутствие дорогих деталей заставляет меня ценить ее еще больше. В то же время мне хочется, чтобы у нее была горячая вода, чтобы ей не приходилось ждать. Не знаю, откуда берется желание баловать ее. Наверное, потому что она не просит и не ждет этого. И никогда не просила.
С теплой влажной салфеткой я возвращаюсь к дивану и устраиваюсь на краю старого сундука, который они поставили в качестве журнального столика. Кровь замедлилась, и я смахиваю прилипшие к ней волосы, заправляя их за ухо.
— Пайпер, дорогая, проснись. Я вздрагиваю и на секунду задерживаю дыхание. Ласковое обращение так естественно слетает с моего языка, и произносить его вслух — потрясающее ощущение. Как будто я сбросил с себя целый мешок камней.
Я вытираю кровь, ненавидя то, как багровый цвет омрачает ее кремовую кожу. В моих жилах вскипает новая волна ярости. О чем думал этот идиот, затевая драку в баре из-за футбольного матча? Звук ее крика навсегда останется в моей памяти.
Он изменил меня.
Я стиснул зубы и заставил себя сосредоточиться на текущей проблеме.
— Пайпер. Я прижимаюсь к ее щеке.
Она медленно моргает, и ее глаза фиксируются на мне.
— Слава богу, — бормочу я, и облегчение широким махом охватывает меня. Она прижимается лицом к моей руке, и у меня перехватывает дыхание. Хотя я тысячу раз мечтал прикоснуться к ней вот так, мы никогда не были так близки. Потребность обнять ее, успокоить и защитить вызывает у меня физическую боль в груди. Она сжимается вокруг моего сердца, когда она рядом, когда наши пути пересекаются, когда я думаю о ней.
— Никогда не думал, что ты упадешь в обморок при виде крови, — шепчу я, а в животе все еще ноет из-за ее раны.
Наблюдать за ней, запоминая каждую деталь, — мое любимое занятие.
— Обычно такого не происходило, — говорит она, мягким голосом.
— Как ты себя чувствуешь? Ты получила довольно сильный удар.
Я смотрю на ее лицо в поисках признаков боли. Пайпер сильная. И иногда мне хочется, чтобы она перестала беспокоиться обо всех остальных и позаботилась о себе.
Или позволила мне позаботиться о ней. Это глупо, потому что до сих пор я никогда себе этого не позволял. Я прекрасно понимаю, что в наших отношениях я был сдержанным. Но теперь все кончено. Мой телефон снова зажужжал в кармане, и я глубоко вздохнул. Наверняка кто-то проболтался. Лав Вэлли — маленький городок. Не может быть, чтобы вид того, как я выношу ее оттуда, еще не дошел до Джошуа. По правде говоря, я даю ему двадцать минут, прежде чем он начнет ломиться в дверь.
— Я в порядке. Она наклоняется вперед, и я роняю руку, но она ловит ее и зажимает между своими. Такая мягкая кожа. Маленькие пальчики. На ногтях сколотый розовый лак.
Почему каждая деталь в ней так завораживает?
Ее теплые карие глаза изучают мои черты, а затем оглядывают комнату. Она откидывается на спинку дивана, вглядываясь в меня, но не отпускает мою руку. Боже, помоги мне; я не хочу, чтобы она это делала.
— Я упала в обморок, — говорит она потрясенно.
— Да. Она цепляется за мою руку, как за спасательный круг. — Ты уверена, что с тобой все в порядке? Хочешь пойти…
Она прерывает меня, покачав головой. — Я в порядке. Честно. У меня крепкая голова.
— Так мне говорили твои братья. Как только слова слетают с моих губ, я понимаю, что я ошибся. Всякий раз, когда речь заходит о ее семье, между нами пробегает холодок. Но я не хочу причинять им боль. Я обожаю эту семью.
Джошуа Хаксли был моим лучшим другом с тех пор, как мы были детьми, и он взял тощего сына хозяина ранчо под свое крыло. Он никогда не вел себя так, будто я мешаю ему или слишком мал, чтобы общаться с ним. Время, проведенное вдали от дома, пошло мне на пользу, и я вырос. Но, в отличие от Джошуа, я так и не нашел женщину, которая бы завладела моим сердцем. Пока не вернулся в Лав Велли.
Если бы он знал, как часто я думаю о его дочери… Я закрываю глаза, пока в моей голове бушует старая война.
Вместо привычной тишины и неподвижности она разражается хриплым смехом. — Это они били мне по голове. Их грубость. И я уверена, что Дрю несколько раз уронил меня, когда я была маленькой.
Я знаю, что это я заговорил о них, но я действительно не хочу говорить о ее семье. Не хочу напоминать о том, почему я не должен хотеть растянуть ее на этом старом диване, раздеть догола и вылизать каждый сантиметр.
У меня в руке все еще влажное бумажное полотенце, и это самый подходящий повод, чтобы отстраниться. Но я этого не делаю. Потому что не хочу нарушать этот момент. Мне кажется, что я ждал этого всю свою жизнь. Ради Пайпер.
— Ты в порядке? Ее слова мягкие, как будто она не уверена, что хочет знать ответ. Но Пайпер всегда была любопытной и довольно прямолинейной. Знать, в каком положении ты с ней находишься, — одна из миллиона вещей, которые я в ней люблю.
Поэтому то, как мы кружим вокруг друг друга, еще больше сводит с ума.
Неудивительно, что у меня изжога. — Отлично, — отвечаю я.
Напуганный. Неуверенный в себе. Невротичный? Эмоциональный?
Она смотрит на мои губы. А я смотрю на ее. Всегда смотрю на эти губы. Смотрю, как она говорит. Ест. Пьет. Хотел бы, чтобы они были моими.
Целовали меня. Ласкали меня.
