жалко. Вы, вояки, будете побеждать раз за разом, но будут потери, которые нечем восстановить. Будут расходоваться боеприпасы, выбиваться техника… Война — дорогое удовольствие!
— Мы готовы защищаться, Сергей, — решительно сказала Настя.
Совсем взрослая и очень, очень красивая девушка. Она руководит Молодой Гвардией — юношеской организацией Коммуны. Ещё совсем недавно Гвардия занималась, в основном, гуманитарным волонтёрством, но теперь всё больше превращается в ополчение. Всё возвращается, всё. Снова я вижу то, от чего бежал когда-то — тень войны на лицах детей. Но теперь бежать некуда.
— Я знаю, Настюх, — вздохнул Зелёный, — но я не хочу видеть твоих ребят в окопах. Они, конечно, готовы, но это не поможет.
— Ты предлагаешь капитуляцию, — сказала Ольга.
— Прости, рыжая, я не герой по натуре. Не вижу подвига в том, чтобы сдохнуть из чистого упрямства. Но, если у тебя есть какой-то рычаг, на который ты можешь сесть жопой, я охотно посмотрю на это.
— Может, и есть, — задумчиво сказала Ольга. — Но это не точно.
То, последнее предвоенное совещание закончилось неожиданно.
— Здравствуйте, — прозвучал от двери тихий женский голос.
— Ирка? — изумлённо вскрикнула Настя.
— Ирина? — удивился Македонец.
Я тоже узнал эту девушку, хотя видел её один раз и давно. Корректор Ирина, так мечтавшая стать Хранителем. Но я удивился куда меньше — ведь, в отличие от большинства собравшихся, я знал, что у неё получилось.
Когда я вернулся строить вместе с Ольгой новую Коммуну, то далеко не сразу спросил, как так получилось, что она моментально взяла власть в Совете. Сначала было не до того, потом она ловко уклонялась от моих вопросов, что у неё всегда получается в совершенстве. Но потом дожал всё-таки.
Разумеется, Палыч, сколотивший себе за время её отсутствия карманный Совет и ставший фактическим военным диктатором с чрезвычайными полномочиями, не был настроен с этими полномочиями расстаться. И неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы не Хранитель.
Он давно не появлялся, все уже и забыли, как он может давить на окружающих.
— Сделайте, как она сказала, — сказал он Совету и побледневшему Палычу. — И уходите, мне надо с ней поговорить.
Палыч со своими подпевалами аж пробку в дверях устроили.
А ещё Хранитель пришёл не один.
— Это Ирина, — представил он худую, черноволосую и синеглазую девушку. — Она… Она со мной.
Ольге на секунду показалось, что он смущён и как будто спрашивает её одобрения.
— Это её ты велел тогда вытащить с Родины? — спросила она.
— Да, — он как будто ещё больше смутился, хотя, не видя лица под капюшоном, Ольга не была в этом уверена. — Так было надо. Это Судьба.
— Как скажешь.
— Ирина будет моим голосом здесь. Я не смогу больше появляться в Коммуне, это чревато парадоксами причинности, вместо меня будет приходить она.
— А почему ты…
— Ответ на этот вопрос сам по себе стал бы парадоксом причинности, — тихо засмеялся Хранитель, — так что в этой линии событий мы с тобой больше не увидимся. Прощай.
И они исчезли. И вот теперь пришла Ирина.
— У тебя все ещё синие глаза? — спросила Настя. — Как?
— Ты теперь Хранитель? — прямо спросил Македонец.
— Скорее, я с Хранителем, — мягко ответила Ирина.
— Значит, бортанула-таки Сеню? Эх…
— Это Судьба.
— Все вы так говорите… — махнул рукой расстроенный Македонец. — Бабы…
— Не отдавайте рекурсор, — сказала Ирина.
— С чего бы вдруг? — спросил Зелёный. — Нас за него раскатают в блин.
— Любая цена не будет чрезмерной. Если полный рекурсор попадёт в руки Куратора, будет гораздо хуже.
— Я одного не понимаю, — разозлился Зелёный, — почему, когда речь заходит о средствах, оправдывающих цели, всегда оказывается, что средства наши, а цели хер пойми чьи? Почему эту «любую цену» должны заплатить моя семья и мои друзья?
— Это Судьба, — повторила Ирина.
Зелёный громко, отчётливо и очень образно рассказал, где он видел такую Судьбу, в каких видах и какими способами. Покраснел даже ко всему привычный Борух. Но рекурсор так и не отдали, и война пришла в Коммуну.
Воюем теперь.
Утром, когда мы уже смотрели друг на друга глазами похмельных сов, вернулся зевающий Зелёный.
— Ну что, товарищи Основатели и примкнувшие к ним, что вы ещё просрали, пока я спал?
— Ещё два прорыва, — сказал Борух. — Но удачно попали на управляемые МВЗ1, мы разнесли их к чёрту.
— Теперь там нет МВЗ, — сказал Зелёный, — и ничто не мешает забросить туда новую группу. Так?
1 МВЗ — Минно-Взрывные Заграждения.
— Так, — признал майор, — мы оперативно минируем все реперы, но банально не успеваем. Очень мало опытных сапёров, не хватает взрывчатки. Так что я вас покидаю, моё место — там.
— Удачи, Борь, держитесь, — сказала ему вслед Ольга. — Мы что-нибудь придумаем.
— Ага, вы такие придумщики… — прокомментировал Зелёный. — Гении креатива, блядь. Я звонил Ивану, дирижабль готов возобновить эвакуацию. Но я уже не уверен, что это правильное решение.
— В смысле? — удивился я.
— Вывозить людей сюда — зачем? Чтобы их убили вместе с нами? Это ничуть не веселее, чем сдохнуть отдельно от нас. Более того, я бы сказал, что их шансы выжить там намного выше. Фактории и опорные пункты выносили для того, чтобы надавить на Коммуну, подтолкнуть к капитуляции. Теперь на нас напали открыто, а значит, практика террора себя исчерпала. Контора рациональна, они не станут громить и жечь просто так, без цели и смысла. Так что наши колонии, скорее всего, нас переживут. Через некоторое время к ним придут и сделают предложение, от которого они не смогут отказаться, вот и всё. И они, если не дураки, его примут. В отличие от нас, которых приговорила за всё хорошее синеглазая девчуля.
— Это слово Хранителя, — сказала Ольга веско.
— Хренителя, — отмахнулся Зелёный. — Я бы дал вам всем по башке и отдал рекурсор, правда. Но теперь уже поздно. Они его теперь сами заберут. Кофе тут хотя бы есть? Ненавижу помирать невыспавшимся.
Вскоре нам принесли кофе и новости о ещё трёх прорывах. Двух неудачных и одном удавшемся. Как
