Книга Натюрморт с серебряной вазой - Наталья Солнцева

Лавров ворочался в постели до рассвета. Сна ни в одном глазу. Обгоревшие плечи и шея саднили, из головы не шли слова Глории о слепом мальчишке. Откуда она узнала? Придумала на ходу? Впрочем, он уже не раз убеждался в ее правоте. Глория зря не скажет. У нее – дар!

Лермонтов… «Журнал Печорина». Лавров напрягся, припоминая школьную программу. Читал или не читал? Скорее всего, пробежал глазами – наспех, торопясь на футбольное поле или в секцию самбо. Литература – для девчонок, а настоящий мужчина должен уметь постоять за себя. Ему не за книжками сидеть надо, а мускулы накачивать.

В комнате гудел кондиционер, пахло чужим жилищем. Каждый дом имеет свой запах и свои звуки. За окном глухо шумело море.

Когда стало нетерпеж лежать, прислушиваясь к ночным шорохам, Лавров поднялся и босиком отправился в кухню. Там он оставил «Пантенол», которым лечил обожженную солнцем кожу. Побрызгал на больные места белой пеной, осторожно растер пальцами и подождал, пока впитается. Жжение утихло.

В кухне кондиционера не было, и Лавров распахнул оконные створки, впуская шепот прибоя и шелест сада. В траве пели цикады. Сладкий южный воздух щекотал ноздри.

Лавров дышал, думая о Глории. Она так и не подпустит его к себе? Будет держать на коротком поводке, дразнить… измучает, а потом обвинит в нерешительности. Мол, сам виноват. Не умеет пользоваться моментом. А как пользоваться, если хозяйка положения – она, а не он?

Лавров сжал зубы до боли, до скрипа.

Над морем стояла большая красная луна. В Москве ему такой луны видеть не приходилось. Звезды померкли рядом с ней, потерялись. Этот красноватый лунный свет растравлял сердце, смущал душу.

Вдруг во дворе захрустел гравий, у забора мелькнул чей-то силуэт. Роман напрягся. Он легко, бесшумно перемахнул через подоконник и попал в объятия теплой июльской ночи. Огляделся. Никого…

Лавров замер, отступив в тень раскидистой смоковницы. Так прошло минуты две-три. Вдруг раздался треск сухой ветки. Крак!.. Послышалось, как кто-то сопит и будто бы лезет вверх по дереву. То, чего наблюдатель не видел, услужливо дорисовывало его воображение.

Затаив дыхание, Роман двинулся на звуки. Воображение его не подвело: по корявому стволу старой яблони карабкалась облитая лунным сиянием маленькая фигурка. Яблоня росла у самого забора, и таким путем можно было без труда как проникнуть во двор, так и выбраться на улицу.

«Карлик! – похолодел Лавров. – Проклятый Агафон![2]Вернее, его призрак. Неужели он явился сюда за Глорией? Она оставила его одного, впервые со времени покупки дома в Черном Логе. И тот не стерпел… отправился за ней. Он преследует ее!»

Как справляться с обычным преследователем, Лаврову было известно. Но перед призраком он терялся. Обращаться с потусторонними силами бывшего опера не научили.

Между тем «карлик» поднялся по стволу, встал на забор, сложенный из блоков ракушечника, и с невероятной ловкостью зашагал по узкому верху, словно гимнаст по бревну. Лаврову хотелось протереть глаза.

«Чур меня! Чур! Чур!.. – одними губами вымолвил он. – Прочь, нечистый! Рассыпься!..»

Однако фигурка как ни в чем не бывало продолжала двигаться по забору. Роман завороженно наблюдал за ней. «Карлик», очевидно, прекрасно ориентировался в незнакомом месте. За забором росли акации. Он воспользовался ближайшей, чтобы уцепиться за ветки и соскользнуть вниз.

Лавров перестал его видеть и метнулся к калитке. Кем бы ни являлся незваный посетитель – хоть самим бесом! – он выведет его на чистую воду.

Калитка открывалась изнутри нажатием кнопки замка и, вопреки опасениям, не скрипнула. Лавров вышел на улицу. Дорога блестела в лунном свете. Акации отбрасывали на ленту асфальта причудливые тени. За шоссейкой тянулась полоса кустарника, которая оканчивалась обрывистым берегом. «Карлик» будто сквозь землю провалился.

Роман шепотом выругался и, держась в тени деревьев, двинулся вперед. Следующим на улице стоял побеленный домик хозяев, у которых они с Глорией сняли жилье. Хозяева жили куда скромнее, чем отдыхающие. Впрочем, это не редкость для приморских селений. Люди целый год кормятся тем, что зарабатывают за летний сезон.

Лавров постоял, заглядывая за приземистый заборчик из того же ракушечника, что и большинство здешних строений. Во дворике виднелась будка, рядом с которой спал лохматый беспородный пес. Сунешься – дворняга такой лай поднимет, что мало не покажется.

Если призрак существовал наяву, а не являлся плодом перегретого накануне мозга начальника охраны, то он исполнил пожелание последнего и… рассыпался.

Лавров плюнул с досады и побрел назад. Калитка захлопнулась, пока он пытался догнать ночного гостя. Пришлось повторить путь «карлика» и лезть, чертыхаясь, сначала на акацию, потом спускаться вниз по яблоне. Прыгать было высоковато, не хотелось вдобавок к ожогам еще и ногу подвернуть.

– Черт…

К ладоням и голым коленкам прилипли кусочки сухой коры. Отряхиваясь, Лавров наклонился, а когда поднял голову, обомлел.

В саду гуляла… русалка! Волосы ее были распущены, стройное тело соблазнительно белело в темноте…

* * *

Этой ночью на яхте «Ассоль» тоже не спали.

Ордынцев разглядывал поднятые со дна залива находки: обросшую ракушками медную плошку и глиняные черепки. Он сидел за столом в своей комфортабельной каюте и наслаждался морской прохладой.

В соседней каюте отдыхала Руслана. Ордынцев понимал, что она ждет его, обижается, но идти не хотелось. Подводная добыча заглушала желание секса. Черепки казались ему куда интереснее пылких объятий любовницы. К тому же время от времени Ордынцева грызла вина перед женой. Он обманывал Ирину уже почти год. Делить себя между двумя женщинами оказалось не просто. Каждая из них требовала к себе внимания. Руслана начала намекать на развод, но Ордынцев пока не был готов к полному разрыву с женой.

С тяжелым вздохом он взял в руки очередной черепок. Археолог, с которым его свел сведущий человек, продал не «туфту», как считали дайверы, а нормальную карту. По крайней мере в указанном на карте месте действительно удалось обнаружить остатки деревянного остова корабля. Установить его возраст и культурную принадлежность не представлялось возможным, зато вокруг в слое ила покоились разбитые при крушении сосуды для перевозки вина, оливкового масла и зерна.