утром на пляже.
Дети отправились домой, горячо обсуждая тему похищения. Когда они пришли, на террасе уже горели медные керосиновые лампы и окна были озарены золотым светом. Там уже был накрыт стол к ужину.
— Ах, это вы, мои крошки, — сказала миссис Зяблик. — А я как раз собиралась вас искать, потому что Агати приготовила ужин. Во всяком случае, думаю, что приготовила, потому что папочка не захотел пойти в кухню и спросить у нее.
— При наличии двух женщин в семье, — пробурчал генерал, попыхивая трубкой, — почему именно я должен идти в кухню и вдаваться в хозяйственные подробности.
— Правильно, папочка, — сладко улыбнулась Аманда. — Сиди-сиди, я сейчас сбегаю и все выясню.
— И-ди-отка, — прошипел Дэвид, проследовав за ней на кухню.
— Ты чего это? — удивилась Аманда.
— Корчишь из себя пай-девочку, — сказал Дэвид, — если слишком войдешь в роль, он заподозрит неладное.
— Ничего не случится, вот увидишь, — сказала Аманда.
Затем все уселись за накрытый стол, и некоторое время семейство ужинало в полном молчании.
— Ты всласть порисовал сегодня, милый? — спросила наконец своего супруга миссис Зяблик. Она давно оставила надежду, что ее благоверный когда-нибудь станет настоящим художником, и относилась к его творчеству как к мании.
— О, у меня сегодня новый шедевр, — ответил ей генерал. — А кстати, жаркое удалось!
— Спасибо, родненький, — сказала тронутая миссис Зяблик, хотя сама она не принимала участия не то что в готовке, но и в заказе ужина.
— Скажи, папочка, — спросила вдруг Аманда, — если бы ты писал картины как Рембрандт, что бы ты делал?
— О-о, я был бы счастлив, — сказал генерал.
— Я имею в виду — если бы ты внезапно открыл в себе талант Рембрандта, стал бы ты продавать свои работы?
— Пожалуй, — ответил удивленный генерал.
— И если бы у тебя весь чердак был набит шедеврами на уровне кисти Рембрандта, как бы ты их подписывал? — спросила Аманда.
Дэвид, обеспокоенный таким странным подходом сестры к животрепещущей проблеме, ерзал на стуле.
— Ну, выдавать их за подлинного Р-рембранд-та, — подумав, сказал генерал, — было бы н-незакон-но, так что мне пришлось бы продавать их под моим собственным именем. Н-ну, можно, конечно, придумать себе псев-до-ним — вот, например… Рем-бранд-хлыст… Нет, не годится… Рем-бранд-мей-стер? Ближе к делу… Ага! Вот! Рембранд-майор! Обер-унтер-Рембранд-генерал-майор! А, каково! А если бы я продавал их как подлинного Рембрандта, это было бы мошенничеством.
— Папа, скажи, — снова спросила Аманда, — почему одни действия считаются преступлениями, а другие нет?
— Видишь ли, милая, над этой проблемой веками бьются философы и религиозные конфессии, а ты хочешь, чтобы я сейчас, с куском жаркого во рту, дал тебе скорый и точный ответ!
— Ну папа, — настаивала Аманда, — действия, которые причиняют людям боль, понятное дело, относятся к преступлениям; но скажи, почему преступлениями иногда называются деяния, которые вовсе не обязательно причиняют людям боль?
— Девочка моя, — обреченно сказал генерал, — ты порою говоришь так же непонятно, как и твоя мать.
— Ну… — сказала Аманда, в раздумье подняв руку с вилкой, — например… Если ты будешь продавать свои шедевры как подлинного Рембрандта, ты же никому не причинишь страданий, и тем не менее это будет преступление. Или… возьмем похищение человека. Предположим, при этом ему никто не причинил вреда. Будешь ли ты считать, что это преступление?
Генерал сунул в рот огромный кусок мяса и стал медленно жевать, чтобы было больше времени обдумать ответ.
— По моему глубочайшему убеждению, — сказал он наконец, — похищение человека — самое тяжкое преступление после убийства, истязаний и голосования за партию лейбористов.
Дэвид с самодовольным видом взглянул на сестру.
— Однако, — заинтересовался генерал, отодвинув стул от стола и достав из кармана трубку, — чем вызван этот внезапный интерес к самым недобрым деяниям рода человеческого? Надеюсь, вы не собираетесь заниматься ночным похищением котов?
— Конечно нет, — успокоила его дочь, — мы только хотели выяснить. Ты же сам говорил, чтобы в случае сомнений мы обращались к тебе.
— Беда в том, — объяснил генерал, — что после этих расспросов меня тоже начинают охватывать сомнения.
Выкурив трубку, он принялся в быстром темпе выбивать алюминиевой ногой сложный ритм.
— Генри, милый, может, не надо? — с надеждой спросила миссис Зяблик.
— Это боевой ритм племени ваттуси, — объяснил генерал, — его играют всегда, когда готовятся к войне.
— Все это интересно, — с сомнением сказала миссис Зяблик, — но почему за столом? Ты подаешь детям дурной пример!
— Абсолютно не вижу связи, — сказал генерал. — По-моему, никто из них не курит и ни у кого из них нет алюминиевой ноги.
— Да, но когда я была девочкой, — настаивала миссис Зяблик, — джентльмены не выделывали за столом подобных штучек.
— А вот я, — твердо сказал генерал, — не джентльмен? С тех пор как ты вышла за меня замуж, ты провела двадцать бесплодных лет в попытках сделать меня лучше. Может, откажешься наконец от сизифова труда, а?
Дети незаметно отправились спать, оставив своих родителей за дружеской словесной перепалкой.
— Говорил я тебе, похищение — не дело, — сказал Дэвид, когда они взбирались по скрипучей деревянной лестнице, рассохшейся за множество лет.
— Все равно надо что-то предпринять, — твердо сказала Аманда, — мы просто обязаны решить эту проблему. Нельзя допустить, чтобы этот жирный боров отнял у Яни землю. В конце концов, у него всего два акра. Как он с них кормится, непонятно.
— Согласен, что надо действовать, — сказал Дэвид, — но, если дело сорвется, мы только навредим Яни.
— Что касается меня, — проговорила Аманда с большим достоинством, — то я предлагаю отложить раздумья на утро. Утро вечера мудренее.
Величественно, как принцесса, она внесла к себе в спальню керосиновую лампу и закрыла за собой дверь.
— Не завидую тому, кто возьмет тебя замуж, — крикнул ей вослед Дэвид, направляясь к себе в спальню. Аманда открыла дверь.
— Не думаю, что ты вообще найдешь ту, которая захочет за тебя замуж, — ответила она и закрыла дверь. Дэвид попытался найти реплику поязвительнее, но не смог. Он лег в постель и занялся пересчетом, сколько же потребуется ящериц, чтобы стронуть с места повозку.
На следующее утро ребята встретились с Яни на золотом пляже и вместе медленно поплыли к Острову Гесперид. Они поминутно ныряли, чтобы рассмотреть под водой странную рыбу или черного морского ежа, свернувшегося, словно обычный земной еж. Приплыв на остров, они стали взбираться по нагретым солнцем ступеням, и их мокрые следы тотчас же высыхали. Поднявшись до террасы, они разлеглись вокруг небольшого колодца и снова заговорили о насущных проблемах.
— Папа сказал, — начала Аманда, — что похищение людей очень тяжкое преступление, и, значит, мы не можем похитить жену мэра.
— Я рад, — улыбнулся Яни. — Представляю
