― У нас проблема, ― мрачно говорит он. ― Братва была замечена в Бергамо.
Я сажусь. Бергамо находится всего в паре часов езды. Слишком близко, чтобы не беспокоиться.
― Кто?
― Пара пехотинцев из ОПГ Гафура. Может, мне связаться с Верратти?
Сальваторе Верратти управляет Бергамо, и я не думаю, чтобы он заключил союз с русскими. Насколько я знаю, финансы семьи в порядке, а даже если бы это было не так, Федерико, отец Сальваторе и бывший глава преступной семьи, ненавидит иностранцев.
И все же инстинкты подсказывают мне, что нужно действовать осторожно.
― Пока нет, ― отвечаю я. ― Пока я не разберусь, что происходит.
― Ты не доверяешь Сальваторе?
Я бросаю на Данте сухой взгляд.
― Я никому не доверяю, как ты уже должен знать. Попроси Валентину наладить прослушку. ― Валентина Линари ― мой самый талантливый хакер. Если она не сможет отследить русских, то никто не сможет. ― Если Братва вступит в контакт с семьей Верратти, я хочу знать об этом немедленно.
― Да, Дон. ― Мои лейтенанты выглядят настороженными, почти взволнованными перспективой войны за территорию. Но не я. Я чувствую, что у меня начинает болеть голова.
Я оглядываю комнату.
― Что-нибудь еще?
― Еще кое-что. ― Данте открывает лежащую перед ним папку. Извлекая записку, он подталкивает ее в мою сторону. ― Вы получили письмо от Артура Кинкейда.
Имя смутно знакомо. Я роюсь в памяти.
― Коллекционер произведений искусства?
― Да.
Это объясняет письмо. Артуру Кинкейду восемьдесят лет, и он не верит в компьютеры. Я хмуро просматриваю лист бумаги.
― Он предупреждает меня о похитителе произведений искусства. Ты знаешь, о ком идет речь?
У Данте, конечно же, есть ответ. Всегда есть. Мой заместитель верен, безжалостен и, самое главное, неизменно компетентен.
― Артур Кинкейд коллекционирует итальянское искусство. Часть его коллекции была приобретена сомнительным путем.
― Бо́льшая часть его коллекции, ― поправляю я, вспоминая подробности. ― Третий рейх разграбил Италию в 1943 году, и дядя Кинкейда, сочувствующий нацистам, таинственным образом оказался владельцем бесценных картин, когда война закончилась. ― Я снова смотрю на письмо. ― Этот таинственный вор украл одну из его работ в прошлом году.
― Кажется, мне нравится этот вор, ― говорит Хуан. Данте смотрит на него, и тот поднимает руки в защитном жесте. ― Что? Ты думаешь, я буду сочувствовать нацистскому мародеру?
Не могу сказать, что я не согласен с мнением Хуана.
― Кинкейд говорит, что его служба безопасности составила профиль вора.
― Да, к письму прилагалось досье. ― Данте читает досье вслух. ― Специализация вора ― итальянское религиозное искусство шестнадцатого века. Было украдено десять ценнейших работ, все из этого периода. И все у частных коллекционеров. Интересно, что все эти картины были ранее украдены. — Он делает паузу для эффекта. ― И все они были возвращены законным владельцам.
Это интересно.
― Вор, возомнивший себя современным Робин Гудом?
― Воровка, ― поправляет Данте. ― По крайней мере, к такому выводу пришла команда Кинкейда.
― Женщина? ― По мне пробегает дрожь предвкушения. ― Как они это определили?
Данте выдвигает планшет.
― Одна из камер в коттедже Кинкейда сняла это перед тем, как случилось короткое замыкание.
Я включаю видео. На воровке выцветшая толстовка, капюшон закрывает лицо. Но это определенно женщина. Мешковатая толстовка не может скрыть ее изгибы.
В том, как она двигается, есть что-то такое, что мне знакомо.
― Кинкейд хочет поймать ее, Дон, ― заканчивает Данте. ― Это личное дело. Он написал всем, кто может стать ее следующей целью.
― Сейчас? ― У меня обширная коллекция венецианского искусства, в основном купленная на открытых аукционах, но не вся.
Не моя Мадонна.
Написанная самим Тицианом и ценная сверх всякой меры, ― «Мадонна на отдыхе» стала моей первой большой работой. Я украл ее из Palazzo Ducale, когда мне было шестнадцать. Мне следовало бы тут же перепродать ее, но я не смог заставить себя расстаться с ней. Сейчас она висит в моей спальне.
Я снова включаю пятисекундный ролик. Здесь нет ничего ― ничего, что позволило бы опознать вора, ― и все же что-то продолжает щекотать мою интуицию. То, как она двигается, кажется мне знакомым.
Томас читает файл.
― Странно, ― говорит он. ― Она ворует по всему миру, но всегда с ноября по январь. Каждый год.
― Ну, это же Рождество, ― замечает Лео. ― Люди отвлекаются во время праздников.
― Знаете, что еще странно? ― продолжает Томас. ― Посмотрите на ее цели. Веккьо, иль Джоване, Лоренцо Лотто… Это все венецианские художники. Но она ни разу не похищала ничего в Италии.
Я с любопытством смотрю на него.
― Я не знал, что ты интересуешься искусством.
Томас краснеет.
― Я люблю рисовать, Дон. Это мое хобби.
Данте берет у Томаса папку и, нахмурившись, просматривает ее.
― Ты прав, ― говорит он. ― Это странно. В Италии полно украденных предметов искусства, но она как будто избегает приезжать сюда. Хочешь, чтобы Валентина проверила это?
Кусочки паззла наконец соединяются. Я беру планшет и запускаю поиск, чтобы подтвердить свою догадку.
Тереза Петруччи, умерла седьмого декабря.
Паоло Петруччи, умер седьмого декабря.
И теперь я знаю, почему эта женщина кажется мне знакомой.
Тереза и Паоло были похитителями произведений искусства. А Лучия Петруччи, их единственный ребенок, в ночь после похорон родителей бродила по причалам, затаив в сердце глубокую боль и сжимая в руках бутылку водки.
Лучия, окончившая Чикагский университет со степенью магистра по истории искусств.
Время совпадает. Вор украл первую картину десять лет назад на Рождество. Это было всего через две недели после смерти родителей Лучии.
Она крадет картины каждый год с тех пор, как
